— Да… нет… я хочу сказать… — Я сбился. Она постоянно переводила разговор с одного на другое. Уайрман, этот негодяй, выглядел так, будто с трудом сдерживает смех. Отчего мне тоже хотелось рассмеяться.
— Я пытаюсь собирать картины всех художников, которые останавливались в вашей «Розовой громаде». У меня есть картина Харинга, написанная там. И рисунок Дали.
Вот тут желание смеяться пропало напрочь.
— Правда?
— Я скоро вам его покажу, этого не избежать, он в телевизионной комнате, а мы всегда смотрим Опру. Верно, Уайрман?
— Да, — кивнул он и глянул на часы, закреплённые на внутренней стороне запястья.
— Но нам не обязательно смотреть эту передачу от начала и до конца, потому что у нас есть замечательное устройство, которое называется… — Она замолчала, нахмурилась, приложила палец к ямочке на пухлом подбородке. — Вито? Оно называется Вито, Уайрман?
Он улыбнулся. — «ТиВо»,[68] мисс Истлейк. Она рассмеялась.
— «ТиВо», разве не забавное слово? И разве не забавно, как формально мы обращаемся друг к другу. Он для меня Уайрман, я для него — мисс Истлейк… если только я не расстроена, а такое случается, когда я что-то забываю. Мы — как персонажи в пьесе! Счастливой пьесе, где все поют, как только начинает играть музыка! — Она рассмеялась, показывая, какая замечательная это пьеса, но в смехе чувствовался и надрыв. И впервые её акцент заставил меня подумать о Теннесси Уильямсе, а не о Маргарет Митчелл.
— Может, нам пора перейти в другую комнату и посмотреть Опру, — мягко, очень мягко предложил Уайрман. — И я думаю, вам нужно присесть. Вы сможете выкурить сигарету, когда будете смотреть Опру, и вы знаете, как вам это нравится.
— Через минуту, Уайрман, через минуту. У нас так редко бывают гости! — Она повернулась ко мне. — Что вы за художник, Эдгар? Вы верите в искусство ради искусства?
— Определённо, искусство ради искусства, мэм.
— Я рада. Таких художников «Салмон-Пойнт» любит больше всего. Как вы его называете?
— Моё искусство?
— Нет, дорогой… «Салмон-Пойнт».
— «Розовая громада», мэм.
— Отныне он — «Розовая громада». А я для вас — Элизабет.
Я улыбнулся, не мог не улыбнуться, потому что в её голосе звучала скорее серьёзность, чем игривость.
— Хорошо, Элизабет.
— Прекрасно. Скоро мы пойдём в телевизионную комнату, но сначала… — Она перевела взгляд на стол. — Ну, Уайрман? Ну, Эдгар? Видите, как я расставила детей?
Десяток статуэток стояли слева от здания школы, лицами к нему. Словно готовились к перекличке.
— И что вы можете об этом сказать? — спросила она. — Уайрман? Эдуард? Кто первый?
С именем она ошиблась, но я привык к ошибкам. И на этот раз она «поскользнулась» на моём имени.
— Перемена? — спросил Уайрман и пожал плечами.
— Разумеется, нет, — ответила Элизабет. — Будь это перемена, они бы играли, а не стояли толпой и не таращились на школу.
— Это или пожар, или учебная тревога, — предположил я. Она перегнулась через ходунки (Уайрман, всегда начеку, схватил её за плечо, чтобы она, потеряв равновесие, не упала вместе с ними) и поцеловала меня в щёку. Это меня чертовски удивило, но не вызвало отрицательных эмоций.
— Очень хорошо, Эдуард! — воскликнула она. — А теперь, скажите, учебная это тревога или пожар?
Я задумался, вопрос был не из сложных, если не воспринимать его в шутку.
— Учебная тревога.
— Да! — Синие глаза радостно блеснули. — Объясните Уайрингу почему.
— При пожаре они разбегались бы во всё стороны. Вместо этого они…
— Ждут команды вернуться в школу, да. — Но тут она повернулась к Уайрману, и я увидел другую женщину, испуганную. — Я опять назвала тебя не так?
— Всё нормально, мисс Истлейк, — и он поцеловал её в висок, нежно, отчего понравился мне ещё больше.
Она мне улыбнулась. Будто солнце выскользнуло из-за облака.
— Пока человек обращается к другому по фамилии, он знает… — Но она потеряла ход мысли, и улыбка начала таять. — Он знает…
— Пора смотреть Опру, — возвестил Уайрман и взял её за руку.
Вдвоём они развернули ходунки, и она, тяжело ступая, но на удивление быстро направилась к двери в дальнем конце комнаты. Уайрман шёл сзади, не спуская с неё глаз.
В телевизионной комнате главенствовал «самсунг» с большим плоским экраном. В другом конце стояла дорогая аудиосистема. Я не обратил внимания ни на телевизор, ни на звуковую систему. Я смотрел на рисунок в рамке, который висел над полками с компакт-дисками, и на несколько секунд забыл, что нужно дышать.