Что приснилось Харви

Ничем нельзя выдавать себя, возбужденно подумала она. Да, возбужденно; это было так, как будто ее окатила горячая вспышка. Хотя она могла поклястся, что вся эта бессмыслица закончилась два или три года назад. Ничем нельзя выдавать себя. Ничем нельзя выдавать себя этим суботним утром.

Она открыла рот чтобы сказать ему, что она ошиблась, что в действительности говорят — если ты расскажешь о своих снах, то они непременно сбудутся. Но было слишком поздно. Он уже опять говорил, и ей пришло в голову, что это ее наказание за отречение от бессмысленной жизни. Жизнь в действительности похожа на быструю песню, плотную как кирпич. Как же могла она думать по-другому?

— Мне снилось, что наступило утро, и я спустился на кухню, — сказал он. — Суботнее утро, такое же, как это. Только там ты еще не встала. —

— Я всегда встаю раньше тебя в суботу утром, — сказала она.

— Я знаю, но это было во сне, — сказал он настойчиво, и она смогла увидеть белые волоски на внутренней стороне его бедер, там, где мышцы были худыми и дряблыми. Когда-то он играл в теннис, но те дни давно прошли. Она подумала, со злорадством, что его мышцы отличаются от ее мышц не в лучшую сторону.

У вас случится сердечный приступ, у вас будет седой муж. Это все то, что доканает вас. И, может быть, люди будут обсуждать — давать ли ваш некролог в «Таймс». Но если, какая нибудь второсортная актрисса за пятьдесят умрет в тот же день, или же малоизвестная балерина за сорок, тогда вам не светит даже некролог в «Таймс».

— Но то утро было точно таким же, — сказал он. — Я имею в виду, что солнце так же светило в окно. — Он поднял руку, потревожив пылинки, кружащиеся вокруг его головы, и ей захотелось закричать на него, чтобы он не смел делать этого, чтобы он не разрушал эту гармонию. — Я мог видеть свою тень на полу, и она никогда не выглядела такой светлой или такой бледной. — Он замолчал, потом улыбнулся, и она увидела как затрещали его губы. — «Светлая» это забавное слово для описания тени, не так ли? «Бледная» тоже ничего.

— Харви!

— Я повернулся к окну, — сказал он, — я выглянул и увидел вмятину на боку Фридмановской Вольво. И я, почему-то, знал, что Фрэнк Фридман был пьян и по дороге домой во что-то врезался.

Внезапно Джанет почувствовала, что сейчас упадет в обморок. Она сама видела вмятину на Фридмановской Вольво, когда открывала дверь, чтобы посмотреть, не принесли ли газету (ее не приносили). В тот момент она подумала точно так же. Она так же решила, что Фрэнк напился в стельку в «Тыкве» (местный бар), и врезался во что-то на парковочной стоянке. КАК МОГЛА ЕЕ МЫСЛЬ ПРИЙТИ ХАРВИ В ГОЛОВУ?

Возможно, что Харви мог увидеть машину, идя за ней. Возможно, он подшучивает над ней по какой-то своей странной причине. Конечно, такое возможно. Из гостинной, где он спал летними ночами, можно было увидеть улицу. Но только Харви не тот мужчина, который будет подшучивать над кем-то.

Щеки Джанет покрылись потом, и брови, и шея. Она ощущала это. Ее сердце стучало быстрее, чем когда-либо. Было такое чувство, что что-то разрастается. И почему это должно было случиться сейчас? Сейчас, когда мир был таким спокойным, когда планы на будущее были такими безмятежными? Если я просила об этом, я прошу прощения, подумала она… или, может быть, она действительно молилась об этом. Пусть все будет как прежде, пожалуйста, пусть все будет как прежде!

— Я подошел к холодильнику, — продолжал рассказывать Харви, — и я заглянул внутрь, там я увидел тарелку с фаршированными яйцами и салатом. Они выглядели так восхитительно. Мне захотелось плотно пообедать в семь часов утра. — Он рассмеялся.

Джанет — Джакс смотрела вниз на кастрюлю, стоящую в раковине. На одно, сваренное вкрутую, яйцо, лежащее в ней. Остальные яйца были очищены и аккуратно разрезаны на две части. Они лежали в чашке около сушилки. Рядом с чашкой стояла банка майонеза. Джанет собиралась нафаршировать яйца, и приготовить зеленый салат для ланча.

— Я не хочу слушать остальное, — сказала Джанет, но только она сама могла слышать себя. Когда-то, она посещала Драматический кружок, а сейчас не могла даже пересечь кухню. Ее грудь была расслаблена. Она была такой же, как ноги Харви, если бы он попытался сыграть в теннис.

— Я подумал, а не сьесть ли мне одно яйцо, — сказал Харви, — затем я сказал себе нет. Если я сделаю это, она будет орать на меня. И потом зазвонил телефон. Я бросился к нему, потому что не хотел, чтобы он разбудил тебя. И здесь наступает самая ужасная часть моего рассказа. Ты хочешь услышать ужасную часть? —