Имаго

Потому евреям и Юсе сейчас не позавидуешь. Делиться властью не хочется, а сопротивление и недовольство все растут, общечеловеческие ценности трещат по швам. Причем, кто бы подумал – про ограничение власти евреев говорит Немков, он же, как оказывается, Кацман, а про сужение власти Юсы – профессора в Мичиганском универе, в Гарварде, даже в Колумбийском университете, а там всегда были такие патриоты, что боже мой…

Анна Павловна сбегала в квартиру и принесла еще пакет хрустящих сухариков. Бабурин довольно заорал, я с чашкой в руках засмотрелся на мир по ту сторону перил. Заходящее солнце светит непривычно ярко, я даже заморгал, чувствуя, как больно смотреть на этот раскаленный докрасна шар. Тяжелые облака снизу горят почти оранжевым, что переходит в багровость, а гребешки остаются темно-сизыми.

На домах искрятся и блестят серебром тарелки спутниковых антенн.

– Верно-верно, – доносился за спиной голос Лютового, – я вижу, вы мне не верите, милейший Андрей Палиевич, но, как это ни кажется вам чудовищным, мне как раз, повторяю вам еще раз, хотелось бы США… спасти. Спасти от разрушения, как в свое время разрушили, вполне справедливо, Римскую империю. Римляне, чересчур погрязшие в своем превосходстве над всем миром и своих общечеловеческих ценностях плотских утех, так и не поняли, что мир изголодался по утехам более высокого порядка. По утехам, которые могут дать… отказ от утех, аскетизм, посты, добровольные истязания плоти, власть духа над плотью, словом, то немыслимое, что римляне так и не смогли даже понять, а не то что принять!.. И вот сейчас точно так же рухнет США под натиском изголодавшегося по духовным утехам человеческого вида.

Майданов сказал саркастически:

– Это не Талибан ли вы имеете в виду под утехами более высокого плана?

Лютовой сдвинул плечи.

– Может быть, в этой роли выступит и Талибан или что-то подобное ему, не знаю. Знаю другое: плотскими утехами общечеловеков уже обожрались, уже блюем. Как после обжираловки изысканно сладким страстно хочется простого соленого огурчика. Как хочется ухватить и погрызть старую засушенную селедочную голову или хотя бы хвостик. Что послужит обожравшемуся юсовостью человечеству соленым огурчиком – не знаю. Но Юса будет уничтожена. Гораздо страшнее, чем погиб СССР. А это… не хочется этого признавать, но это так, – будет катастрофа для всей цивилизации, ибо Юса – наиболее яркий и заметный форпост, последняя крепость техногенной цивилизации. После ее падения – уже все, наступит долгая ночь. Долгая необходимая ночь, необходимая для выздоровления биологического вида. Потом наступит рассвет, человечество проснется отдохнувшим, посвежевшим. Наступит новое Возрождение, но это уже не будет возрождение прежнего образа жизни! Как прошлое Возрождение вовсе не копировало жизнь древних римлян или исчезнувших греков.

Майданов сказал все так же насмешливо:

– Но тогда зачем спасать Юсу, если ночь необходима?

– Этой ночи может и не быть, – сказал Лютовой серьезно. – Если вовремя остановиться в стремлении пожирать только сладкое. Уже тошнит, не надо доводить до рвоты!.. Уже надо хватать и поскорее жевать соленые огурчики. Уже надо заставить себя сесть на сорокадневный пост, иначе… иначе, я уже говорил, что именно настанет. Этим и вызваны мои предостережения, которые вы, с примитивнейшим мышлением общечеловека, называете нападками на свою любимую Юсу. На которую мне, если честно, глубоко наплевать. Юса – еще не человечество, как вам мерещится. Это временное образование возникло только что, набрало мощь со стремительностью растущей империи гуннов, обров, хазарского каганата или Золотой Орды… Где они все? Какой след оставили? А ведь Юса существует меньше империи Чингисхана!..

Глава 11

Анна Павловна заботливо разливала чай, раскрасневшаяся, как кустодиевская купчиха, милая и очень уютная. Майданов поглядывал на меня с интересом, спросил:

– А что Немков говорил, что у вас какие-то страшные работы?..

Бабурин гоготнул:

– Атомная бонба повышенной мощности!.. Чтоб и тараканов не осталось!

Лютовой сказал негромко:

– От Бравлина многое можно ждать. Он из тех, кто выбирает для себя очень высокую гору…

– Многие выбирают, – ответил я, – но мало тех, кто поднимается даже до середины.

– А как вы? – поинтересовался Майданов вежливо. – Вы ведь так молоды…

– Не знаю, – ответил я. – Думаю, что почти поднялся.