Имаго

Я удивился.

– Почему враг или друг?

Он развел руками:

– Ну… а что, можно как-то и сбоку припеку?

– А мне, – ответил я хладнокровно, – по фигу простенькие алгоритмики. Вы знаете, что такое алгоримики? Во, слышали… «Да-нет» – вот и все их команды. Мне по фигу, повторяю, их мнение, их оценки. Я не сторонник, но и не противник. Для меня все эти прямоходящие обезьяны – единый вид. Если хотите – единое племя. Умея читать… вы тоже, наверное, пробовали?.. я ознакомился с сотнями учений и политических теорий, как осчастливить мир и дать людям счастье. У меня в компьютере слишком большой выбор рецептов, чтобы я вдруг начал какой-то из них ненавидеть… Но даже вы уже догадываетесь, что путь Юсы чреват…

Шершень хмыкнул, на мое ерничанье внимания почти не обратил, хотя, возможно, зарубку в памяти сделал, чтобы уесть в ответ при случае.

– Да уж как-то догадываюсь.

Я сказал мрачно:

– Юса скоро грохнется. И грохот от ее падения будет погромче, чем от рушащегося коммунизма… Ох, простите, мне завтра рано вставать! Надеюсь, завтра увидимся.

Да, грохот будет погромче, думал я мрачно по дороге в свою квартиру. Когда коммунизм еще не рушился, но уже заметно подгнил, все с надеждой смотрели в сторону Юсы. Мол, в России факел угасает, но там еще горит! Даже разгорается ярче.

Но ведь в Юсе уже погас. Этого не видят только простые люди, слишком замороченные постоянными поисками, как накормить семью, а в оставшееся время – как оттянуться, побалдеть, расслабиться, с банкой пива полежать перед телевизором. Что-то должно быть еще… Нельзя допускать, чтобы мир погрузился во тьму, а там в темноте лихорадочно искать спички, зажигалку и в конце концов судорожно высекать огонь камнями. Правда, есть еще факел ислама, он не гаснет, даже разгорается в фундаментализме, но мне что-то неуютно в их мире. Там нет, как сказал Лютовой, компьютеров, Интернета, живописи, кино и театра…

И что же?.. Нужно, чтобы кто-то начал высекать новые огоньки еще до полного обвала.

Кто-то?

Давай, не играй с собой, парень…

Глава 8

На другое утро по дороге на службу встретился у лифта с Рэндом. Это псевдоним, настоящее имя не старался узнать, Рэнд и Рэнд, какая мне разница. Это Рэнду очень важно, чтобы мы все знали, что у него здесь пятикомнатная квартира, свой особняк за городом, катается на собственных арабских конях, три «мерса», счет в швейцарском банке, две аптеки на Тверской, в прошлом году побывал в Чехии и приобрел небольшой заводик по производству темного пива.

Я кивнул ему, все-таки сосед, он тоже кивнул и ответил могучим густым голосом:

– Утро доброе… Да, доброе!

В шахте лифта тихонько шумит, кабина поднимается к нам на двадцатый. Я смотрел в дверь, на Рэнда смотреть противно, а у него в глазах недоумение: ну когда же это я попрошу у него автограф? Все-таки рекордсмен, в Книге рекордов Гиннесса, постоянно идет по «ящику» его шоу, его портрет на обложках популярных журналов, он часто дает интервью телеканалам. Участник программ «Герой без штанов и галстука», «Человек недели», «Выбор дня», да не перечесть программы, в которых он учит зрителей, как жить, рассуждает о политике, морали, искусстве, дает указания писателям, о чем писать, художникам – что рисовать, ученым – как делать открытия. Дает уверенно, как человек, добившийся успеха. Добившийся в той же области, что и они все, – в шоу-бизнесе.

Рэнд – это как раз воплощение тезиса о всестороннем развитии. Когда человека сочли уже состоявшимся продуктом, с чем я лично не согласен, его начали… э-э… развивать. Все развивать. Ученые заставляли его делать открытия, музыканты – сочинять симфонии, художники – создавать полотна на скалах, а потом на холстах, спортсмены – качать мускулы и поднимать штанги, прыгать, бегать, плавать, ползать… Создавались новые отрасли науки, новые течения в искусстве, новые виды спорта, вроде катания на скейтах, сноубордах, женского бокса и поднятия тяжестей…

Рэнд стал чемпионом мира по спитфлаю. На прошлом чемпионате мира он ухитрился послать плевок на девятнадцать метров, на чемпионате Европы сумел довести рекорд до девятнадцати тридцати, а в интервью заявил потрясенным журналистам, что на Олимпийских играх сумеет взять и заветную круглую цифру «двадцать», тем самым разменяв второй десяток.

В шахте легонько стукнуло, двери раздвинулись. Мы вошли, встали, прижавшись к противоположным стенкам, оба старались держаться друг от друга как можно дальше, как обычно становятся все здоровые мужчины, не склонные к гомосекству.