Имаго

«Форд» распахнул перед нами двери, Вертинский удивленно покрутил головой, на фиг такие добавочные сервомоторы, даже сел с опаской, будто в зубоврачебное кресло. Я включил зажигание, мы выехали на дорогу, Вертинский сказал мрачно:

– Уже понятно, что США будут уничтожены. Уничтожение началось, дальше пойдет, как лавина. Козе понятно, что в нашем изнеженном мире преимущество получает та формация, назовите ее народом, религией или чем хотите, члены которой в большей степени готовы отказываться от изнеженности. Которые могут больше перенести трудностей. У который есть Цель. Как ты понимаешь, жить хорошо и с максимумом удобств – это не та цель, с которой можно победить. Тем более людей, которые намерены идти к Богу.

– К Богу?

Он отмахнулся.

– Да назови этого Бога, как желаешь: коммунизм, царство Божье, четвертый рейх, Талибан…

– Наука, – подсказал я с ехидной улыбочкой.

– Наука, – согласился он серьезно. – А что?.. Допустим, у тебя… нет, я такое даже допускать не хочу, давай предположим, что у кого-то злокачественная опухоль, в просторечии – рак, осталось жить три года, а ученые обещают, что вот-вот отыщут вакцину против всех видов этой гадости. Разве этот кто-то не станет молиться на науку? Не станет желать ей успеха?.. Если от его голоса будет зависеть: куда отдать миллиард бюджетных долларов – на закупку оборудования для онкологического Центра или на постройку новой фабрики по производству особо влажной губной помады?

Я сказал поощряюще:

– А от этого всего один коротенький шажок до того… кому отдать свой собственный кровный рубль: на развитие науки или на эту вашу губную фабрику.

Вертинский запротестовал:

– Это не моя!

– Точно? – усомнился я. – А я слышал…

– Брешут, – сказал Вертинский. – Я так и не купил ту фабрику. Слишком заломили… Так что я все еще за науку. Но только, знаешь ли…

Он запнулся. Я сказал грубо:

– Ну-ну, телись.

– Фабрика губной помады… вот она. Я сразу вижу, когда она на женских губах.

– Фабрика? – спросил я с интересом.

– Не придирайся, – огрызнулся он. – Надо, чтобы и наука сразу бросалась в глаза. Как губная помада. Я говорю путано, да?

Он развел руками. Я сказал нетерпеливо:

– Да все понятно, не объясняй. Конечно же, надо изыскивать способы, чтобы повысить престиж занятий наукой. Зарплата, льготы, нагрудные значки, глашатай с бубном, что идет впереди и громко выкрикивает твое имя и звание… Но одними льготами не обойдешься. Как ни уговаривай себя, что престижно иметь хорошую фигуру и хорошее здоровье, но мы выбрасываем на балкон купленные неделю назад тренажеры, а сами на диван с бутылочкой пива… Увы, надо самим заставлять себя проливать пот на гребаном тренажере! Надо останавливать свою руку, что тянется за новым ломтиком торта, за бутылкой пива, за горстью соленых орешков! Просто надо сделать так, чтобы отныне ты не был один в этой борьбе! Чтобы отныне Большой Брат по имени «новое учение, вера или хрен знает что» следил за тобой. Выражаться это будет прежде всего в том, что никто не посмеет сказать пренебрежительно: да брось каторжаниться, пойдем выпьем водочки да по бабам… Не посмеет потому, что «так не принято», дурной тон, признак отсталости, неинтеллигентности, сиволапости даже, а потом создадим что-то вроде Полиции Нравов, что будет тащить и не пущать. Да, придется, ибо уже знаем, что энтузиазма коммунаров хватает только на одно поколение, а то и половинку, а следующее уже опускается до юсовости.

Я запнулся, ибо Вертинский перестал заглядываться на красотку в обгоняющей нас машине, а повернулся ко мне и с интересом рассматривал меня.

– Да, – протянул он, – теперь догадываюсь…

– О чем?

– Что и ты, Брут…

– Я – Бравлин.

– Что и ты, – повторил он, – ваяешь это… Что ж, из той сотни пророков, что бродили по Иудее и Иерусалиму, одному удалось создать такое, что смело Рим на фиг и перевернуло весь мир. Надеюсь, ты вытащишь счастливый билет… И на чем ты строишь базу?

Мне стало неловко, я сказал шутливо:

– «Кто хочет блаженства в этом мире, тот пусть займется торговлей, а кто хочет блаженства в том мире, тот пусть ищет воздержания и благочестия. Кто хочет блаженства в обоих мирах – пусть ищет его в учении и знании»… Кто это сказал?

Вертинский подумал, наморщил лоб, сказал:

– Ну, кто еще такого высокого мнения о науке?.. Наверное, Ньютон, уж больно слог старинный. А то и вообще Декарт какой-нибудь.