Имаго

Таня засмеялась, замедлила шаг.

– Успел проголодаться?

– С тобой у меня просыпаются все аппетиты, – ответил я. – И на все.

– А на что еще?

Голос ее был хитренький, подсказывающий ответ. Она остановилась, развернула меня лицом к стойке. Девчушка улыбалась во весь рот и переводила взгляд с Тани на меня и обратно. Глаза ее, голубые, как у самой дешевой куклы, были глупые и бесхитростные.

– На все, – ответил я серьезно. – Слух у меня музыкальнеет, я слышу не только как мухи жужжат в Парагвае, но даже небесные мелодии! Глаза видят в облаках ангелов, что бьют в бубны. Или в литавры, я музыкальные инструменты не очень различаю. А нюх… он такие ловит ароматы…

– Все поняла, – сказала она весело. – Значит, тебе двойную порцию жареного мяса… Признаться, выглядит аппетитно. А в самом деле вкусно?

Девчушка за стойкой ответила задорно:

– А попробуйте! Если не понравится, деньги верну.

– Рискуете, – предупредил я.

Таня сказала насмешливо:

– Ничуть не рискует. У тебя на лице написано, что ты все равно заплатишь. Ты из тех, кто предпочитает, чтобы тебе были должны, но ты – никому.

Веснушчатая посмотрела на меня и кивнула. Потом обе переглянулись, чему-то разом засмеялись. Ладно, у женщин свои секреции, мне просто хорошо, я kapre diem, почти юсовец, и что за моей спиной говорят и думают – без разницы, мне хорошо, мне хорошо…

Я ел это мясо, орудуя ножом и вилкой, потом начал просто хватать руками, удовольствие неописуемое, мясо, прожаренное в самый раз, к тому же нежное и сочное, девчушка знает, что продает, явно у них тут семейный бизнес.

Потом нам принесли целое блюдо удивительной черешни, настолько крупной, что я не мог оторвать от нее глаз. Каждая ягода вздута, вот-вот лопнет под напором распирающего ее сока. Все ягоды покрыты мельчайшими капельками, блестят…

Я взял одну за зеленый черешок, раскачал и забросил эту ярко-красную бомбочку в рот. Раскусил, заранее изготовившись, что брызнет сладким соком, но ягода оказалась настолько мясистой, что я ее кусал, жевал, ел, плотную, как грушу. Схватил вторую, третью, Таня смеялась и тоже старалась не отстать ни с мясом, ни с черешней, тем более редкой, что все-таки осень. Глаза ее лучились, все беды забыты, мы снова вдвоем, а весь мир… так, тень, дым, реальны только мы и наши желания.

Она вдруг оборвала смех и посмотрела на меня очень серьезно.

– Бравлин…

– Таня?

– Пойдем обратно.

Я испугался:

– Уже? Тебе нужно домой?

– Нет, – ответила она просто. – В машину.

Я торопливо расплатился, конопатая пожелала нам весело провести время и приходить еще. Таня ухватила меня за руку, ее пальцы вздрагивали. Я бережно обнял ее за плечи.

Уже у самой машины я спросил осторожно:

– Может, поехали ко мне?

– Нет, – ответила она тихо. – Мне пора возвращаться.

Я разложил сиденья, Таня сбросила одежду и протянула ко мне руки. Сердце мое щемило, в душе разливалась едкая горечь.

В этот раз мы тем более не трахались, а любились, и мальчишки, заглядывающие в окна, были явно разочарованы и ушли раньше, чем Таня их заметила.

Глава 13

Изо дня в день я собирал разрозненные фрагменты того, чем собирался потрясти мир, а себя сделать богатым, и компоновал в новый файл. Иногда такие удачные мысли приходили в поездке, я их записывал на атласе Москвы, что у каждого автомобилиста под рукой, на любом подходящем клочке бумаги, а потом дома долго разбирал каракули и сокращения.

Как-то на второй неделе после свидания с Таней, у меня теперь все летосчисление идет от встреч с нею, в дверь позвонили. Я посмотрел в глазок, распахнул дверь. Лютовой стоял с бледным напряженным лицом. Я не успел раскрыть рот, как он проговорил с тем же напряжением:

– Бравлин, что ж не забираете свою книгу? Пойдемте, я вам ее уже приготовил.

Слова звучали странно, я захлопнул дверь и пошел за ним. Дверь квартиры Лютового чуть приоткрыта, оттуда несется ритмичная мелодия «Ирон Фак», самой популярной на сегодня группы США.

Он закрыл за мной дверь, повел в ванную. Я молчал, чувствуя тревогу.

– Здесь все защищено от подслушивания, – сказал Лютовой. – Я знаю, что иду на огромный риск, но… у меня нет другого выхода.

– Слушаю вас, – проговорил я, чувствуя, что подписываю себе какой-то приговор.

– Бравлин, – сказал Лютовой, – я давно присматриваюсь к вам. Вы так же люто ненавидите юсовцев, как и я. Только вы крайне сдержанны. И еще ничем себя не проявили. Это хорошо…