Жребий

Вопросов не было.

— Хорошо. У каждого должен быть флакон со святой водой и кусочек Святого причастия. И перед тем, как идти, каждый должен исповедаться отцу Каллахэну.

— Не думаю, что среди нас есть хоть один католик, — заметил Бен.

— Я католик, — откликнулся Джимми. — Непрактикующий.

— Тем не менее вы исповедуетесь и покаетесь. Тогда вы пойдете очищенными, омытыми кровью Христовой… чистой, неиспорченной кровью.

— Хорошо, — согласился Бен.

— Бен, вы спали со Сьюзан? Простите меня, но…

— Да, — сказал он.

— Тогда вам и придется заколачивать кол — сначала в Барлоу, потом в нее. В нашей небольшой компании личная обида нанесена только вам. Вы будете действовать, как муж Сьюзан.

И не должны дрогнуть — девушка обретет свободу.

— Хорошо, — снова сказал Бен.

— И самое главное… — Мэтт обвел взглядом всех присутствующих. — Вы не должны смотреть ему в глаза! Стоит посмотреть, как Барлоу завладеет вами и восстановит против остальных, даже ценой вашей собственной жизни. Вспомните Флойда Тиббитса! Поэтому иметь при себе оружие опасно, даже если оно необходимо. Джимми, ты возьмешь пистолет и будешь держаться чуть позади. Если придется осматривать Барлоу или Сьюзан, все равно, передашь пистолет Марку.

— Понял, — сказал Джимми.

— Не забудьте купить чеснока. И, если удастся, розы.

Тот маленький цветочный магазинчик в Камберленде еще открыт, Джимми?

— «Северная красотка»? Думаю, да.

— Купите каждому белую розу, чтобы прикрепить к волосам или привязать к шее. И — я повторюсь! — не смотрите ему в глаза! Я могу держать вас тут, втолковывая сотни других вещей, но лучше идите. Уже десять, а отец Каллахэн может передумать. Всего хорошего. Буду молиться за вас. Для старого безбожника вроде меня молиться — тот еще фокус, но, сдается мне, я уже не такой безбожник, каким был когда-то. Это Карлайль сказал: «если человек в сердце своем низводит с престола Господа, туда восходит Сатана»?

Никто не ответил, и Мэтт вздохнул.

— Джимми, я хочу поближе взглянуть на твою шею.

Джимми подошел к кровати и задрал подбородок. Раны, вне всяких сомнений, представляли собой проколы, но обе затянулись коркой и, похоже, отлично заживали.

— Не болит? Не жжет? — спросил Мэтт.

— Нет.

— Тебе крупно повезло, — сказал учитель, серьезно глядя на Джимми.

— Я начинаю думать, что так мне еще никогда не везло.

Мэтт откинулся на постели. Лицо выглядело измученным, глаза ввалились.

— Если хочешь, я приму таблетку, от которой отказался Бен.

— Я скажу сестре.

— Отправляйтесь, беритесь за дело, а я посплю. Позже возникнет еще один вопрос… ну, довольно. — Мэтт перевел взгляд на Марка. — Мальчик, вчера ты поступил замечательно. Глупо, безрассудно, но замечательно.

— За это заплатила она, — спокойно отозвался Марк, сжимая дрожащие руки.

— Да. Может быть, вам снова придется расплачиваться любому из вас, всем вам. Не нужно его недооценивать! А теперь, если вы не обидитесь, то я очень устал. Читал почти всю ночь. Как только дело будет сделано, позвоните.

Они вышли. В коридоре Бен взглянул на Джимми и сказал:

— Он никого тебе не напомнил?

— Ага, — сказал Джимми. — Ван Хельсинга.

7

В четверть одиннадцатого Ева Миллер спустилась в погреб за двумя банками кукурузы, чтобы отнести миссис Нортон, которая, по словам Мэйбл Уэртс, слегла. Почти весь сентябрь Ева провела в кухонном пару, усиленно хлопоча над домашними заготовками: она бланшировала овощи, раскладывала в банки и заливала парафином горлышки болловских банок с домашним желе. Сейчас в ее безупречно чистом подвале с земляным полом на полках аккуратно выстроились две с лишним сотни банок —консервирование было одной из самых больших радостей Евы. Ближе к концу года, когда осень плавно перейдет в зиму и до праздников окажется рукой подать, она добавит к своим запасам начинку из изюма с миндалем.

Ева открыла подвал, и в ту же секунду ее поразил запах.

— Ёлки-моталки, — пробормотала она себе под нос и решительно двинулась вниз, словно переходила вброд грязную лужу. Ее муж сам сделал этот подвал, выложив стены камнем, чтобы было прохладнее, и время от времени в широкие щели забиралась какая-нибудь выхухоль (или сурок, или норка), да там и подыхала. Должно быть, так было и на этот раз, хотя Ева не припоминала, чтобы когда-нибудь воняло так сильно.

Она добралась до низа и двинулась вдоль стены, щурясь в слабом свете двух пятидесятисвечовых лампочек под потолком. «Надо бы заменить на семьдесят пять свечей,» — подумала Ева. Она достала консервы (в каждой банке под крышкой лежал ломтик красного перца, а на этикетках ее собственной рукой было аккуратно выведено синими чернилами «КУКУРУЗА») и продолжила обход, втиснувшись даже в щель за огромной топкой, от которой отходило множество труб. Ничего.