— Эй, — сказал Хэнк. — Думаешь, стоит…
— Нам надо убедиться, что мы берем ту хреновину, или нет? Вот напутаем, так Ларри наши жопы на свой стенд с бюллетенями прибьет.
Он вытащил квитанцию и заглянул в нее.
— Чего там написано? — поинтересовался Хэнк.
— Героин, — рассудительно ответил Ройял. — Двести фунтов этого дерьма. А еще — тыща шведских книжонок с девочками, три сотни гроссов французских щекотунчиков…
— Дай сюда, — Хэнк вырвал накладную. — Буфет, — сказал он. — Ларри нам так и говорил. Из Англии, из Лондона В Портленд, Мэн. Французские щекотунчики, чтоб я сдох. Положь на место. Ройял положил.
— Что-то в этом странное, — сказал он.
— Ага. Ты. Странный, как армия итальяшек.
— Нет, без дураков. На этом раздолбае — ни единого штемпеля с таможни. Ни на коробке, ни на конверте с накладной. На накладной тоже нету. Никаких штемпелей.
— Стало быть, их ставят такими чернилами, что видать только, когда сунешь под специальный черный свет.
— Когда я работал в доках, так никогда не делали. Господи, да там грузы испечатывали вдоль и поперек —за коробку не схватиться было, чтоб не изгваздаться по локоть синими чернилами.
— Отлично. Я очень рад. Но моя жена, бывает, отправляется в постель рано, а я надеялся, что нынче вечером мне что-нибудь обломится.
— Может, если б мы заглянули внутрь…
— Ни в коем разе. Давай. Берись. Ройял пожал плечами. Они накренили коробку, и внутри что-то тяжело подвинулось. Поднимать ее оказалось сучьей работенкой. В коробке вполне мог оказаться один из комодов со всякими финтифлюшками. Штука была достаточно тяжелой.
Кряхтя и пошатываясь, они прошли к грузовику и с одинаковыми возгласами облегчения взгромоздили свою ношу на гидравлический подъемник. Пока Хэнк манипулировал подъемником, Ройял стоял сзади. Коробка поравнялась с кузовом грузовика, они вскарабкались туда и втащили ее внутрь.
Чем-то эта коробка не нравилась Ройялу. Не просто отсутствием таможенных штампов. Чем-то, не поддающимся определению. Он смотрел на нее, пока Хэнк не побежал к задней дверке.
— Пошли, — крикнул он, — давай, заберем остальное.
Остальные коробки были проштампованы как положено, кроме тех трех, что приплыли сюда из глубины Соединенных Штатов. Как только они загружали в грузовик очередную коробку, Ройял отмечал ее в накладной и надписывал инициалами. Все коробки, следующие в новый магазин, они поставили возле задней дверцы фургона, подальше от буфета.
— Кто, скажите на милость, скупит всю эту дрянь? — спросил Ройял после того, как они закончили. — Польское кресло-качалка, немецкие часы, прялка из Ирландии… Боже Всемогущий, не сойти мне с этого места, это ж целое состояние, будь оно проклято.
— Туристы, — мудро заметил Хэнк. Туристы все купят. Кое-кто из этих бостонских да нью-йоркских мешок навоза купит, только бы мешок был старый.
— Ладно. Давай, повезли, куда положено.
До Салимова Удела ехали молча. Хэнк сильно жал на газ — ему хотелось разделаться с этой командировкой, у него не лежала к ней душа. Как сказал Ройял, дело было чертовски странным Он подъехал к черному ходу нового магазина. Дверь оказалась незаперта, как и предупреждал Ларри. Нашарив на стене за самой дверью выключатель, Ройял пощелкал им, но безрезультатно.
— Вот это мило, — проворчал он. Придется выгружать эту ерунду, чтоб ее, в темноте… слышь, как по-твоему, не чудно тут попахивает, а?
Хэнк потянул носом. Да, какой-то неприятный запашок был, но сказать точно, что он ему напоминает, Питерс не мог. Сухой запах едко щекотал ноздри, как дыхание застарелого гниения.
— Просто тут слишком долго было закрыто, — сказал он, освещая фонариком длинную пустую комнату. — Вот бы проветрить хорошенько.
— Или хорошенько пустить красного петуха, — отозвался Ройял. Ему это место не нравилось, оно чем-то отталкивало. — Давай. Попробуем не переломать ноги.
Они сгрузили коробки так быстро, как только смогли, осторожно спуская каждую на землю. Через полчаса Ройял со вздохом облегчения закрыл черный ход и защелкнул на двери один из новых висячих замков.
— Полдела сделано, — сказал он.
— Легкие полдела, — отозвался Хэнк. Он посмотрел наверх, на дом Марстена. В этот вечер свет в доме не горел, ставни были закрыты. — Не лежит у меня душа тащиться туда наверх, и я не боюсь сказать об этом. Коли и был тут когда дом с привидениями, так это он. Не иначе, у этих мужиков крыша поехала — то-то они и пытаются там жить Один черт, странные они — любовь у них друг с дружкой, что ли…