Батумский связной

– Так и она, выходит, могла вас в подозрении держать, раз женщины такие вещи чувствуют: есть, мол, кто или нет? – неосторожно начал Борис и тут же остановился, потому что хозяйка так гневно на него посмотрела, что язык присох к гортани.

Он оглянулся на Горецкого, но тот думал о чем-то своем, рассеянно глядя в окно. Борис виновато развел руками и опустил повинную голову, потом глазами и руками изобразил, какой же Аркадий Петрович глупый, что пренебрегает такой женщиной, и будь он, Борис, на его месте, то он бы… После чего Марфа Ипатьевна не выдержала и засмеялась. Горецкий очнулся от дум, посмотрел с неудовольствием на веселую компанию и спросил:

– И как думаете, Марфа Ипатьевна, где она Просвирина прячет – в подполе?

– Кто же знает… В доме тесно, все заставлено комодами разными, буфетами…

– Что ж, надо действовать, – решил Горецкий. – Если Просвирин что-то заподозрит, то средь бела дня не отважится выйти на улицу, будет темноты ждать. До этого мы его и возьмем.

– А если он так и будет у Авдотьи в кладовке сидеть? Баба хитрая, так запрячет, что с обыском не найдешь…

– А мы ему поможем, – загадочно усмехнулся Горецкий. – Такое представление устроим, что сам к нам выскочит как миленький. Куда это Саенко запропастился?

– Тут я, – донеслось из сеней, – только вошел.

– Давай, голубчик, сходи-ка вот по поручениям. – Аркадий Петрович махнул рукой, приглашая Саенко в комнату поговорить.

– Что за жизнь! – вздохнул Саенко. – Ни тебе поесть, ни тебе попить, ни тебе отдохнуть в тенечке. Таскайся по этакой жаре туда-сюда. Эх, грехи мои тяжкие!

Перекусив наскоро и вылив на голову ведро воды, Саенко отправился обратно в город, чтобы к вечеру успеть выполнить многочисленные поручения подполковника Горецкого.

Феодосия – город небольшой. И все важные учреждения находятся в центре. А также магазины, аптеки и почта. Еще полиция, комендатура и здание контрразведки.

Молодой татарин, что следил за Борисом, по-прежнему стоял напротив дверей гостиницы. Время шло к трем часам, солнце нещадно накалило мостовую, казалось, что камни плавились в его лучах. Тень ушла, и соглядатай, измучившись, рискнул уйти со своего поста, чтобы выпить прохладительного в кофейне за углом, посчитав, что в этакую жару ни один нормальный человек не выйдет из дома. Машинально оглядывая улицу в окно, он вдруг заметил знакомую фигуру. Сегодняшний коробейник, что привязался к нему утром как банный лист с разговорами, шел по улице деловым шагом. Короба у него татарин не увидел и, приглядевшись, с изумлением заметил на нем военную форму. Он протер глаза, думая, что привиделось от жары, но не зря же битых полчаса он отвечал на вопросы настырного коробейника – лицо его он запомнил очень даже хорошо.

Саенко специально свернул в переулок, чтобы не идти мимо гостиницы, так надо же было такому случиться, что именно в этом переулке находилась кофейня! Татарин смекнул, что дело нечисто и осторожно отправился вслед за Саенко. Тот торопился выполнить многочисленные поручения подполковника Горецкого и не очень смотрел по сторонам, так что преследователь побывал вместе с ним и у здания контрразведки, и у комендатуры, и на складе боеприпасов, после чего зоркие глаза хохла приметили какое-то движение сзади, и он не раздумывая нырнул в ближайший переулок, да и пропал из виду. Преследовавший же его татарин побежал в гостиницу, сунул коридорному денег, чтобы тот стукнул в номер Бориса. В номере, как и предполагал татарин, никого не оказалось. Смуглая от природы и от солнца кожа на лице татарина посерела от волнения, он мигом сообразил, что курьер подставной, из контрразведки, и побежал докладывать, но не Вольскому, как думал Борис, а своим, потому что послала его следить за подозрительным курьером Милли-Фирка, где давно уже перестали доверять Вольскому и баронессе.

Авдотья Лаврентьевна не спеша возвращалась домой с рынка. Сегодня она припозднилась, потому что зашла еще в лавку и купила ситцу. На душе у нее было спокойно: корзинка с помидорами, баклажанами и курицей приятно оттягивала руку, и она уже мысленно прикидывала, какой знатный ужин приготовит сегодня для Порфирия Кузьмича. Впервые за долгие годы одиночества Авдотья испытывала ни с чем не сравнимое чувство замужней женщины. Хотя Порфирий Кузьмич жил в ее доме не совсем по сердечной склонности, а единственно от безвыходности своего положения, однако, как бы то ни было, мужчина в доме был, ее собственный мужчина, и это было приятно.