Баймер

– Сейчас сотру, – сказал я торопливо. – Это все стирается… Давайте я покажу… нет, лучше поставлю простенькую прогу, чтобы вы сами легко удаляли все сообщения, которые не понравятся. Это называется модераторство…

– Это называется… – рявкнул он. И громко сказал, как это называется. Я в испуге оглянулся на дверь, по ту сторону Вероника, но, к счастью, кабинет размером чуть меньше футбольного поля, а дверь там двойная, со всеми возможными прослойками. – Что стереть, что стереть?.. Я этих гадов!.. Я этих гадов…

Его трясло от ярости. Никто никогда не наносил ему оскорбления так явно, открыто и нагло. Причем прямо в его же доме. Он был уверен, что с такой вот суперзащитой, которую я ему обеспечил, ни одна муха не посмеет даже жужжать в радиусе километра от его усадьбы.

Козаровский сказал четко:

– Стереть – мало. Надо наказать виновных.

– Ну, – возразил я, – это не так просто…

Козаровский посмотрел мне прямо в глаза.

– Ты не понял? – спросил он с расстановкой. – Если нужно стереть, то мы просто сотрем тех, кто это пишет.

– Это случается в Интернете, – сказал я торопливо, – к этому надо относиться…

Конон заорал:

– Я знаю, как к этому относиться!.. Там нагадили!.. Я бы этих ублюдков растерзал собственными руками!..

Я вздохнул, сказал убеждающе:

– Это Интернет… Вы увидели только сладкое, но в нем, как и во всем, хватает всего-всего. Сперва, верно, им пользовались только умные люди, потом разные… теперь – все. В том числе и те, которые бьют стекла на остановках, вспарывают сиденья в салоне троллейбуса, пишут в подъезде на стенах эти же самые слова…

Конон был потрясен:

– В подъездах? Да хрен с ними, подъездами! А это… это ж Интернет!

– Интернет уже давно не храм, – ответил я. – Сюда ломанулись все… А в человеке есть что-то пакостливое. Когда заходишь на чей-то сайт, а там не нравится, то так и подзуживает взять да и нагадить посреди этого чистого зала большую вонючую кучу. Или плюнуть в чересчур красивую хрустальную вазу. Ну, то же самое, когда человечек Достоевского видит большой прекрасный дворец из хрусталя. Вы ведь помните, что он делает?

– Нет, – ответил Сергей честно. – Мы Доценко читаем, не Достоевского.

– Я догадываюсь, – ответил я. – Человечек Достоевского не желает из грязного подвала переселяться в чистый дворец. А по ночам он подбирает грязные булыжники и швыряет во дворец! И ликует, когда слышит звон разбитых стекол…

Сергей прорычал:

– Я бы этого хмыря… Как, гришь, его кликуха? Достоевский?

Я подтвердил:

– Он самый. А еще он гомик. Это его люди гадят на сайтах. Я ж говорю, что это есть у каждого, даже я, вот такой чистый и замечательный, когда захожу на чужой сайт, который мне не нравится… Уже говорил? Но я – человек занятой, у меня интересная работа, а что делать подростку, у которого ни увлечений, ни ума, ни воспитания? Да он шалеет от возможностей гадить в Интернете!.. До этого мог только в своем подъезде нацарапать слово из трех букв, да еще, может быть, в подъезде соседнего дома, где с местной шпаной курит травку. Зато в Интернете может обгадить стены в красивом доме в Марьине, потом перепрыгнуть в дом в районе Медведкова, расписать стены матом в доме на Тверской… Потом соображает, что в течение часа может наследить не только в Москве, но и в Питере, Магадане, Ялте, Киеве… да что там столицы уже очень не братских республик! Ведь можно оплевать окна и витрины в США, Франции, Тайване!.. И все это, не выходя из-за стола, не отходя от компа! Какой простор для человека Достоевского!..

Конон прорычал со злостью:

– А почему… человек Достоевского?

– Потому что, – объяснил я терпеливо, – что из его банды!.. До Достоевского считалось, что если кому-то хочется плюнуть в чистом месте, то этот человек – урод. Родился уродом, извилины не такие. Вот все и помалкивали, давили в себе темное, помогали расцветать светлому. Кому хочется прослыть уродом? Ни в один приличный дом не пустят. А Достоевский заявил, что на самом деле эта крохотная гнусность есть в каждом из нас. И каждому из нас хочется смачно плюнуть, когда вокруг чересчур чисто.

Конон часто дышал, я видел, с каким усилием он старался взять себя в руки, совладать с собой, он даже сумел сказать почти нормальным голосом:

– Ну, вообще-то из этого невеселого открытия можно сделать два вывода. Вернее, все равно есть два пути поведения. К примеру, мало ли что мне досталось от диких предков! Помню, в школе учили, что все в утробе проходим от амебы до человека. У нас были жабры, хвост… Ну и что? Я ж щас не восстанавливаю хвост или жабры? Я человек. А человек не должен плевать в чистом месте, тогда на одних уборщицах разоримся…