Баймер

Я читал и перечитывал свой экземпляр, а когда в голову пришла пара идеек, высказал, удивился, что Костомар принял сразу, без поправок, и Горецкий повертел так и эдак, но принял тоже, даже похвалил.

Раззадорившись, я предложил чуть изменить мотивировку переворота, переместить акценты. Чуть-чуть, но это даст задуманный эффект… Снова Костомар и Горецкий задумались, Конон попивал кофе, вслушивался. Я то и дело ловил на себе его изучающий взгляд.

Сказать, что я – руководитель проекта, потому меня так вот слушают, – смешно, потому я, поколебавшись, решил считать, что я в самом деле такой вот умненький и коварный. Но когда я в сценарий госпереворота предложил добавить хитроумный ход, что обеспечивает поворот общественного мнения на сто восемьдесят градусов, Конон посмотрел задумчиво, сказал:

– Сперва я думал, ты только в технике – ас, потом к Светлане нашел дорогу… но чтоб вот такое придумать? В эпоху мушкетеров быть бы тебе кардиналом Ришелье!

– Я предпочел бы парня со шпагой, – пробормотал я, хотя почувствовал себя очень польщенным. – А то мне как-то обет безбрачия не совсем… А насчет удачного хода… Так это просто напрашивается. Выйдите на улицу, посмотрите.

Он некоторое время смотрел на меня настолько внимательно, что у меня по спине прокатилась холодная волна. Не узнал ли он что-то насчет нас с Вероникой?

Потом Конон ушел, но я еще долго вздрагивал, вспоминая этот внимательный и оценивающий взгляд.

Сегодня я полдня прокопался в одном из офисов Конона в самом городе. Он заказал по моему совету новое оборудование, я наладил, проверял, а когда уже заканчивал, прибыл Козаровский.

Здесь его встречали как хозяина. Он и держался по-хозяйски, даже осанка иная, взгляд повелительно-покровительственный.

– А, баймер, – сказал он равнодушно. – Что, новые компы?.. Сети?.. Да-да, это важно…

Я видел, как к нему подошел один из служащих, что-то шепнул на ухо. С этого момента Козаровский был возбужден, дергался, глаза лихорадочно блистали. Он потирал руки, бегал по комнате, садился, тут же снова вскакивал, бросался то к окну, то к двери, хватал трубку телефона, подносил к уху и, услышав гудок, разочарованно бросал на рычажки. Мобильник проверил по крайней мере трижды.

Когда раздался звонок, его рука выхватила сотовый быстрее, чем ганфайтер выхватывает кольт. Я вздрогнул, Козаровский перевел дыхание, выждал еще два звонка, нажал кнопку и сказал небрежно и холодновато:

– Козаровский слушает.

Я слышал взволнованный голос, который бубнил что-то скороговоркой. Козаровский выслушал, кивнул, словно собеседник его видел, сказал так же небрежно:

– Отлично, все идет по плану. Я выезжаю.

Я следил за ним одними глазами, все тело мое одеревенело. Козаровский пошел к дверям, оглянулся. Глаза горели адским огнем.

– Все по плану, – повторил он. – Я умею планировать! А твоя доля – десятая часть, помнишь?

Дверь за ним хлопнула, а перед моим остановившимся взором прямо на деревянной панели огнем прочертилась цифра с семью нулями. Десятая часть, мелькнуло в голове. Это десятки миллионов долларов. Сейчас я получаю в год десять тысяч долларов, а буду получать столько в день! Но, что самое главное, отпадет эта страшная угроза из-за Вероники… Конона не станет, шантаж кончится. А самого Козаровского Вероника не интересует совершенно. Да-да, не интересует…

Я видел, что на нее он всегда смотрел с полнейшим равнодушием, явно предпочитая Нюрку или подобных Нюрке. К тому же из подчиненных и шантажируемых превращаюсь в партнера. Как только Конон будет… убран, страшная угроза над моей головой исчезнет. А Веронику я просто заберу отсюда. Оплачу ее учебу, куплю ей… и себе большую квартиру, обставлю, сразу – сервер, оптоволокно, заведу щенка…

Мои негнущиеся пальцы медленно вытащили сотовый. Одеревеневшими подушечками нажал на «память», затем на одну-единственную цифру. Через несколько мгновений на экранчике возникло лицо Конона. Он выглядел рассерженным.

– Какого черта? – рыкнул он. – У меня ж отключен! Что за фокусы?

– Шеф, – сказал я мертвым голосом. – Где бы ты ни находился, послушай. Мы тебя предали. Я предал, Козаровский предал…

Он слушал с каменным лицом. Я почти видел через схлопнувшееся пространство, как эта гранитная скала на глазах стареет и крошится, словно за минуту проходят миллионы лет с их грозами, зноем, ветрами. Когда я закончил, из мембраны прозвучало глухое, безжизненное: