Чапаев и Пустота

– Я. Я. Я.

– Эй, Колян! Ты меня видишь? На себя только не смотри, а то темно станет. Ты меня видишь, Колян?

– Я? Я?

– В лес бежим, быстро! – повторил Володин и вскочил на ноги.

– Какой лес? Ведь никакого леса нет на самом деле!

– Ты, главное, беги, а лес образуется. Давай беги! И ты, Колян, ноги делай. Сбор у костра.

– Я?! Я?! Я?!!

– Головка от хуя. Говорю, все в лес бежим! Шухер!

Если даже допустить, что костер, горевший на поляне несколько часов назад, действительно был маленькой вселенной, то теперь эта вселенная прекратила свое существование и все страдания ее обитателей угасли вместе с ними. Поляна была темна, пуста и безвидна, и только легкий дымок носился над угасшими углями.

Вдруг в машине зазвонил радиотелефон, и сразу же в кустах зашуршала какая-то вспугнутая мелкая живность. Радиотелефон звонил долго, и примерно на двадцатом гудке эта настойчивость была вознаграждена. Из леса долетел хруст веток и быстро приближающиеся шаги, смутная тень метнулась через поляну к машине, и раздался голос:

– Алло! Акционерное общество «Ультима Туле»! Конечно узнал, конечно. Да! Да! Нет! Скажи Сереже Монголоиду, чтобы он меня не злил. Никаких перечислений. Налом без эндээс, а договор порвем. Завтра в десять в конторе… Не, не в десять, а в двенадцать. Все.

Это был Володин. Положив трубку, он открыл багажник машины, нашарил в нем канистру и плеснул из нее на остатки костра. Ничего не произошло – видимо, даже угли успели погаснуть. Тогда Володин чиркнул спичкой, бросил ее на землю, и вверх взвился яркий клуб красно-желтого огня.

Спрятав канистру в багажник, он несколько минут собирал по поляне сучья и ветки и кидал их в огонь, и, когда из леса на свет выбрели Шурик с Коляном, костер уже снова вовсю пылал на том же месте.

Появились они по очереди. Сначала появился Колян – перед тем как выйти на поляну, он почему-то долго сидел в кустах на ее краю, вглядываясь из-под ладони в огонь. Затем он все же решился, подошел к костру и молча сел на свое прежнее место. Шурик подошел минут через десять – держа в руке «ТТ» с длинным глушителем, он выбрел на поляну, оглядел Коляна с Володиным и спрятал пистолет под свой кашемировый бушлат.

– Чтоб я эти поганки когда-нибудь в жизни еще раз в рот взял, – сказал он глухим голосом, – ни за какие бабки. Две обоймы расстрелял, а в кого – не пойму.

– Не понравилось? – спросил Володин.

– Сначала-то ничего было, – ответил Шурик, – а вот потом… Слушай, а о чем мы перед самым взрывом говорили?

– Перед каким взрывом? – удивленно спросил Володин.

– Ну это… Или как назвать…

Шурик поднял глаза на Володина, словно надеясь, что тот подскажет ему нужные слова, но Володин сохранял молчание.

– Ну как, – сказал Шурик, – в самом начале мы о вечном кайфе говорили, это я помню. А потом базар куда-то съехал, тыр-пыр, а потом как огнем в глаза даст… Ты же еще сам орал, чтоб в лес бежали. Я, как в себя пришел, сначала подумал, что машина взорвалась. Что эти козлы из «Нефтехимпрома» бомбу подложили. А потом думаю – вроде нет. Огонь был, это точно, а бензином не воняло. Значит, психика.

– Да, – сказал Володин, – факт. Психика.

– Это что, и был твой вечный кайф? – спросил Шурик.

– Можешь считать, что да, – ответил Володин.

– А как ты сделал, что мы его все увидели? – спросил Шурик.

– Это не я сделал, – ответил Володин, – это Колян. Это он нас туда затащил.

Шурик поглядел на Коляна. Тот недоуменно пожал плечами.

– Да, – продолжал Володин, собирая лежащие у костра вещи и кидая их в открытую дверь машины, – вот такие дела. Посмотри, Шурик, на своего кореша. По понятиям никогда не волок особо, а сподобился. Правильно базарят: блаженны нищие духом.

– Ты чего, ехать собираешься? – спросил Шурик.

– Собираюсь, – сказал Володин. – Пора. У нас в двенадцать с «Нефтехимпромом» стрелка. А пока доедем, пока то да се…

– В общем, ничего не помню толком, – подвел Шурик итоги. – Только чувствую себя странно. Первый раз в жизни что-то хорошее сделать хочется. Помочь кому, что ли. Или от мук спасти. Всех-всех сразу взять и спасти…

Он на секунду поднял к звездному небу лицо, которое приобрело мечтательное и возвышенное выражение, и тихо вздохнул. Потом – видимо, придя в себя, – шагнул к костру, повернулся к двум своим спутникам спиной, повозился руками возле пояса, и языки огня почти мгновенно угасли под ударом тяжелой пенной струи.