Чапаев и Пустота

– Я вообще ни во что не верю, – сказал Мария. – У меня все это от сотрясения мозга. А здесь меня держат из-за диссертации, которую хозяин пишет.

– Да что за хозяин такой? – с недоумением спросил я, услышав это слово во второй раз.

– Тимур Тимурович, – ответил Мария. – Заведующий отделением. Он как раз ложными личностями занимается.

– Не совсем так, – вмешался Володин. – Тема, которую он разрабатывает, называется «раздвоение ложной личности». Причем если Мария – случай достаточно простой и незамысловатый, и вообще, говорить о раздвоении ложной личности в его случае можно только с некоторой натяжкой, то вы, Петр, для него самый ценный экспонат. Потому что у вас ложная личность развита в таких деталях, что почти полностью вытесняет и перевешивает настоящую. А уж как она раздвоена, просто залюбуешься.

– Ничего подобного, – возразил молчавший до этого Сердюк. – У Петра случай не очень сложный. А в структурном плане вообще от Марии почти не отличается. И тут и там отождествление, только у Марии с именем, а у Петра с фамилией. Но у Петра более сильное вытеснение. Он своей фамилии даже не помнит. Называет себя то каким-то Фанерным, то еще кем-то.

– А как моя фамилия? – с беспокойством спросил я.

– Ваша фамилия – Пустота, – ответил Володин. – И ваше помешательство связано именно с тем, что вы отрицаете существование своей личности, заменив ее совершенно другой, выдуманной от начала до конца.

– Хотя структурно, повторяю, случай несложный, – добавил Сердюк.

Я почувствовал раздражение – то, что какой-то непонятный псих позволяет себе находить мой случай несложным, показалось мне обидным.

– Вы, господа, рассуждаете как врачи, – сказал я. – В этом есть некоторая несообразность, не находите?

– Какая же несообразность?

– Все было бы замечательно, – сказал я, – стой вы здесь в белых халатах. Но отчего вы сами тут лежите, если все так ясно осознаете?

Володин несколько секунд молча смотрел на меня.

– Я жертва несчастного случая, – сказал он.

Сердюк и Мария громко засмеялись.

– Что до меня, – сказал Сердюк, – у меня вообще никаких ложных личностей нет. Обычный суицид на фоне алкоголизма. А держат меня здесь потому, что на вас троих диссертации не построишь. Просто для статистики.

– Ничего-ничего, – сказал Мария. – Тебе на гаротту следующему. Послушаем, что у тебя за алкогольный суицид.

К этому моменту я основательно замерз – причем не мог ответить себе на вопрос, то ли причина в уколе, который, по словам Володина, должен был сделать все происходящее со мной невыносимым, то ли вода действительно была настолько холодна.

Слава Богу, растворилась дверь, и вошли два человека в белых халатах. Я вспомнил, что фамилия одного из них Жербунов, а другого – Барболин. Жербунов нес в руке большие песочные часы, а Барболин – целый ворох белья.

– Вылазим, – весело сказал Жербунов и помахал перед собой песочными часами.

По очереди вытерев всех нас огромной махровой простыней, они помогли нам надеть одинаковые пижамы в горизонтальную полоску, которые сразу придали происходящему какой-то военно-морской привкус. Затем нас вывели за дверь и повели по длинному коридору. Коридор этот тоже показался мне знакомым – точнее, не сам он, а стоявший в нем неопределенно-медицинский запах.

– Скажите, – тихо обратился я по дороге к идущему вслед за мной Жербунову, – почему я здесь?

Тот удивленно округлил глаза.

– А то сам не знаешь, – сказал он.

– Нет, – сказал я, – я уже готов допустить, что я болен, но что послужило поводом? Давно ли я тут? И какие конкретные поступки вменяются мне в вину?

– Все вопросы к Тимуру Тимурычу, – сказал Жербунов. – Нам болтать некогда.

Я ощутил крайнюю подавленность. Мы остановились у белой двери с цифрой «7». Барболин отпер ее ключом, и нас впустили внутрь. За дверью оказалась довольно большая комната с четырьмя кроватями, стоящими вдоль стены. Кровати были застелены, у зарешеченного окна помещался стол, а у стены – что-то среднее между кушеткой и низким креслом с эластичными петлями для рук и ног. Несмотря на эти петли, в снаряде не было ничего угрожающего. Вид у него был подчеркнуто медицинский, и мне даже пришло в голову нелепое словосочетание «урологическое кресло».

– Простите, – обратился я к Володину, – это что, и есть гаротта, о которой вы говорили?

Володин коротко глянул на меня и кивнул на дверь. Я повернул голову. У двери стоял Тимур Тимурович.