Бэтман Аполло

— Обязательно попробуем в гробу, — сказал я, — у меня это теперь идея фикс… На что ты так внимательно смотришь?

— На цель.

— То есть?

— Погляди на картины, — сказала Софи. — Ничего не замечаешь?

Я уставился на стену. Не заговори она про картины, я вряд ли обратил бы на них внимание. Но теперь мне показалось, что среди них появилась новая.

На ней был большой красный цветок, написанный маслом. Подчеркнутая небрежность делала его похожим на иероглиф, нарисованный спешащим каллиграфом с помощью малярной кисти. Я не помнил яркого пятна на этом месте. Но подойти к картине было нельзя — под ней был трехметровый обрыв.

— Новая картина? — спросил я.

Софи кивнула.

— Она появляется, когда пол уходит вниз. Но этого недостаточно. Кровать должна подвергнуться… В общем, определенному типу нагрузки. Сымитировать такое невозможно, я вчера не меньше часа пробовала. А сейчас получилось почти сразу…

Она склонилась ко мне и звучно поцеловала меня в губы.

— Спасибо, милый. А теперь тебе придется немного побыть мужчиной.

— В каком смысле? — напряженно переспросил я.

— Нужна твоя физическая помощь. Если у тебя хватит сил. Мне нужно дотянуться до этой картины. Тебе придется встать внизу. А я залезу тебе на плечи.

— Ты хочешь ее украсть?

— Нет. Хочу снять с нее несколько кусочков грунта. Никто не заметит… Давай только быстро, у нас нет времени… Оденешься потом.

Удерживая на плечах ее вес (который она все время переносила с одной ноги на другую), я размышлял, чем было это удивительное приключение — внезапным взрывом искренней страсти с ее стороны, или продуманным экспериментом по приложению к кровати колебаний единственно правильной амплитуды и частоты… Это ее «я вчера не меньше часа пробовала» никак не шло у меня из головы.

— Готово, — сказала она наконец и спрыгнула на ступеньку рядом с той, на которой я стоял.

У нее в руке был крошечный пинцет и два прозрачных пластиковых пакетика вроде тех, в которых выдают таблетки и наркотики.

— Что ты там собирала? — спросил я.

Она попыталась спрятать свой улов за спину, но я перехватил ее руку и после короткой и довольно серьезной под конец борьбы завладел одним из пакетиков.

Внутри было нечто похожее на крохотный кусочек краски, отщипнутый с холста. Кажется, она сказала правду. Но из краски торчали какие-то волоски… Я поднялся по каменным ступеням и сел на кровать — туда, где было пятно света. Теперь можно было лучше рассмотреть находку.

— Это же комар! — воскликнул я.

— Именно, — ответила Софи.

— Мы что, лезли сюда из-за комаров?

— Это комары с ДНА Дракулы, — сказала она, садясь рядом. — Когда Дракула занимался живописью на пленэре, он ловил укусивших его комаров и вклеивал их в картины. Таким образом он оставлял тайный ключ для вампиров из будущего, которые захотят с ним связаться.

— А зачем нам связываться с Дракулой? — спросил я.

— Тебе незачем, — сказала Софи. — А у меня к нему есть вопросы.

Я ощутил смутную обиду.

— А почему мне незачем?

— Тебя не особо заботит освобождение человечества.

— Ты так говоришь, потому что я вампир из России?

Софи нахмурилась, собираясь ответить, но в этот момент раздался далекий скрежет какого-то механизма. Я заметил, что плиты пола снова пришли в движение. Софи поглядела на часы.

— Милое дитя, — сказала она басом, — скоро рассвет. Негоже, чтобы досужие люди видели тебя выходящей поутру из дома вампира… Тебе пора в путь.

Я поглядел на Софи, потом на висящую на стене картину.

Но картины там уже не было. На этом месте темнела обычная дубовая панель.

— А как эта картина называлась? — спросил я.

— «Свидетели Неизбежного», — сказала Софи.

— Дракула имел в виду комаров?

Она поглядела на меня как на идиота.

— Он имел в виду тех, кто захочет его встретить. И придет сюда за ключом.

— А что тогда такое «неизбежное»?

— Неужели непонятно? Любовь. Которая одновременно есть пропуск к тайне. Дракула ясно дал это понять, устроив доступ к картине таким образом…

Мне вдруг показалось, что на меня смотрит множество скрытых в стенах стеклянных глаз.

— Но если свидетели любви не комары, то кто тогда? — спросил я, оглядывая комнату.

— Как кто, Рама, — сказала Софи нежно. — Мы с тобой.

Я вдруг действительно почувствовал себя идиотом. Причем неизлечимым.