Чужие сны и другие истории

Вскакиваю в машину и мчусь в начальную школу. Стоянка переполнена. Сорок пять минут стою в очереди и жду, когда освободится место. Считать ли такой приток избирателей хорошим знаком? Эти люди по горло сыты Джорджем или боятся Билла? В Вермонте набралось двенадцать кандидатов в президенты. О девятерых из них я вообще ничего не слышал. В избирательном бюллетене есть место, куда можно вписать фамилию своего кандидата или даже — свою собственную. Я голосую за всех демократов в списке (даже за мирового судью), кроме Берни Сандерса — социалиста, очень популярного и любимого в Вермонте. Берни входит в партию “Союз свободы” и рассчитывает на второй срок в Палате представителей Конгресса США. В последнюю минуту решаю проголосовать и за Берни, иначе у нас не останется социалистов в палате представителей.

Возвращаюсь домой в возбужденном состоянии. Писать совершенно не могу. Жаль, что уже похоронил всех тетеревов. Глупые птицы! Решаю пойти прогуляться по мокрому лесу, потом отказываюсь от этой идеи. Начался сезон охоты на оленей из лука. Я вовсе не жажду, чтобы какой-нибудь чокнутый охотник пронзил меня стрелой. Думаю, не почитать ли мне тот рассказ Чехова. Спохватываюсь, что забыл, в какой ванной комнате оставил книгу. В нашем доме целых шесть ванных комнат. Я сижу у себя в кабинете, ничего не пишу и смотрю, как по деревьям скачут белки. Если долго наблюдать за ними, обязательно увидишь, как какая-нибудь из белок упадет. Особенно когда ветви обледенели. Я решил дождаться, пока упадут две белки. Это заняло у меня примерно час. Никаких других природных событий в тот день не произошло. Я не увидел ни оленей, ни диких индюшек. Только скачущие белки и три мертвых тетерева. К счастью, из кабинета не видно, где они закопаны.

Если Буш проиграет, я с удовольствием позвоню кое-кому в Аризону и позлорадствую. Возможно, конечно, этого человека уже нет в живых. Я даже не спросил его имени. В восемьдесят восьмом году меня пригласили в Финикс на благотворительный вечер по сбору средств для местного центра планирования семьи. (Дэн, если вы сейчас читаете мои записки, сообщаю: Финикс находится в Аризоне.) Я произнес эмоциональную речь в поддержку права на аборт и распушил Джорджа Буша: учтите, исключительно с позиций центра планирования семьи. Я сказал, что нельзя одновременно быть активистом этого центра и голосовать за Джорджа Буша. В таком случае нужно голосовать за его конкурента Майкла Дукакиса… Мою речь встретили холодно. Одна женщина сказала мне, что большинство женщин у них — активистки центра планирования семьи, но их мужья — преимущественно республиканцы и поддерживают центр только финансово, поскольку не хотят, чтобы однажды испаноязычные избиратели своим числом превзошли англоязычных. Иными словами, мужья этих женщин поддерживали планирование семьи для американцев мексиканского происхождения, а Республиканскую партию — для своих нужд. Они боялись, что испаноязычные американцы заполонят всю Аризону. Это не на шутку меня разозлило. Жаль, что меня не предупредили заранее. Я бы прошелся по этим специфическим республиканцам.

В таком, далеко не радужном настроении я отправился в мужской туалет. Там со мной заговорил старый и дряхлый республиканец. Он передвигался с помощью алюминиевых ходунков. Мужчина прогрохотал к соседнему писсуару, не сводя при этом с меня глаз. Этот старик действовал на меня угнетающе.

— А сколько писатель вроде вас зарабатывает за год? — спросил он. — Полмиллиона? Больше?

— Около того, — уклончиво ответил я.

— Тогда не валяйте дурака и становитесь республиканцем! — заявил мне старик.

В одном он был прав. До избрания Рональда Рейгана, когда Белый дом возглавлял Джимми Картер, мои личные доходы облагались налогами по максимуму. Можно сказать, мой налоговый “рейтинг” был просто высочайшим. После прихода Рейгана и в течение последующих двенадцати лет налоги составляли менее сорока процентов от суммы дохода. Появилось много налоговых лазеек — я имею в виду снижение налоговых ставок для состоятельных людей. И все же я голосую, исходя не только из интересов своего благосостояния. Это я и попытался объяснить старому пердуну с ходунками.

— Тогда вы просто круглый дурак, — ответил он мне. — А для чего еще мы голосуем?

Я едва сдерживался, чтобы не намекнуть дряхлому республиканцу, что в его возрасте, наверное, уже трудно усваивать новые понятия, но зато еще можно развить у себя гражданскую совесть… Но я ничего не сказал. В тот момент мы оба заметили, что он забрызгал мочой все ходунки. Политическая агитация отняла у него силы, необходимые на физиологический процесс… Мне больше нечего было добавить к нашему разговору». (И к своему дневнику.)