Т

Часть 2

Удар императора

XVI

Ариэль стоял у большой белой тумбы с какими-то черными рукоятками и жарил яичницу на сковородке, под которой пылало ожерелье из веселых голубых огоньков. На нем было исподнее фиолетового цвета и стертые кожаные шлепанцы.

Т. стоял у него за спиной. Он не знал, где находится, но понимал, что быть здесь ему не положено и Ариэль сердится на него за незваный визит. В таких обстоятельствах почти не оставалось надежды тронуть демиурга за живое, но выбора не было, поэтому Т. говорил горячо и искренне, не выбирая выражений:

— Да вы хоть представляете себе, какая это мука — знать и помнить, что ты живешь, страдаешь, мучаешься с той единственно целью, чтобы выводок темных гнид мог заработать себе денег? Быть мыслящим, все понимать, все видеть — и только для того, чтобы существо вроде вас могло набить мошну ...

— Вот вы как, — не оборачиваясь, качнул головой Ариэль. — Ну, спасибо.

Некоторое время стояла тишина, нарушаемая только шипением жира на сковородке. Потом Т. пробормотал:

— Извините, я сорвался. Не следовало этого говорить.

Ариэль примирительно кивнул.

— Конечно, не следовало, — сказал он. — Вы-то хоть правду про себя знаете. А другие совсем ничего не соображают. Ныряют с мостов, скачут на лошадях, раскрывают преступления, взламывают сейфы, отдаются прекрасным незнакомцам, свергают королей, борются с добром и злом — и все без малейшего проблеска сознания. Вот, говорят, у Достоевского характеры, глубина образов. Какие к черту характеры? Разве может быть психологическая глубина в персонаже, который даже не догадывается, что он герой полицейского романа? Если он такой простой вещи про себя не понимает, кому тогда нужны его мысли о морали, нравственности, суде божьем и человеческой истории?

— Он хотя бы не страдает, как я.

— Согласен, граф, — сказал Ариэль. — Ваше положение двусмысленно и трагично — но вы его понимаете! Потому понимаете, что я дал вам такую возможность. А у других ее нет. Вспомните-ка Кнопфа. В высшей степени порядочный человек. А ничего не понял, хоть вы ему полдня объясняли. До сих пор его жалко.

— Безысходность, — прошептал Т.

— А вы думаете, мне лучше? — усмехнулся Ариэль. — Я ведь вам постоянно твержу — я от вас ничем не отличаюсь. Вот только у вас жизнь интересная, а у меня нет.

— Мне отчего-то кажется, — отозвался Т., — что вы со мной лукавите, когда это говорите. Вы свободный человек, можете, если все надоест, сесть на пароход и уплыть в Константинополь. А меня даже нельзя назвать личностью в полном смысле. Так, бирка со словом «Т.», за которой прячется то один проходимец, то другой — в зависимости от требований ваших маркитантов. У вас есть свобода воли, а у меня нет.

— Свобода воли? — хмыкнул Ариэль. — Да бросьте. Это такая же тупая церковная догма, как то, что Солнце — центр вселенной. Свободы воли нет ни у кого, наука это тихо и незаметно доказала.

— Каким образом?

— Да вот таким. Вы что думаете, у настоящего человека — у меня, или там у Митеньки — есть личность, которая принимает решения? Это в прошлом веке так считали. В действительности человеческие решения вырабатываются в таких темных углах мозга, куда никакая наука не может заглянуть, и принимаются они механически и бессознательно, как в промышленном роботе, который мерит расстояния и сверлит дырки. А то, что называется «человеческой личностью», просто ставит на этих решениях свою печать со словом «утверждаю». Причем ставит на всех без исключения.

— Не вполне понимаю, — сказал Т.

— Ну смотрите, — ответил Ариэль. — Вот, допустим, ожиревшая женщина решает никогда больше не есть сладкого, а через час проглатывает коробку шоколада — и все это она сама решила! Просто передумала. Осуществила свободу воли. На самом деле какие-то реле перещелкнулись, зашел в голову другой посетитель, и все. А эта ваша «личность», как японский император, все утвердила, потому что не утверди она происходящее хоть один раз, и выяснится, что она вообще ничего не решает. Поэтому у нас полстраны с утра бросает пить, а в обед уже стоит за пивом — и никто не мучится раздвоением личности, просто у всех такая богатая внутренняя жизнь. Вот и вся свобода воли. Вы что, хотите быть лучше своих создателей?

— Куда мне с вами спорить, — тихо сказал Т. — Я ведь просто кукла. Совсем как этот черный паяц, с которым я беседовал у цыган... Собственно, вы и не возражаете. Вы просто говорите, что и вы тоже кукла.