Ты умеешь хранить секреты?

— Ты знаешь еще кого-нибудь из труппы?

Я неопределенно пожимаю плечами.

— И… долго Лиззи репетировала?

Я колеблюсь, прежде чем поднять три пальца.

— Три? — Джек непонимающе вскидывает брови. — Три чего?

Я делаю неопределенный жест, долженствующий означать «три месяца». Джек по-прежнему недоумевает. Повторяю жест.

— Эмма, что-то не так?

Безуспешно шарю по карманам в поисках ручки.

О 'кей, забудь обет молчания.

— Около трех месяцев, — говорю я.

— Понятно, — кивает Джек и снова утыкается в программку. Лицо у него спокойное, доверчивое, и угрызения совести душат меня с новой силой.

Может, признаться?

Нет. Не могу. Не могу. Как все объяснить? Взять и просто сказать: «Кстати, Джек, помнишь тот важный секрет, который ты просил меня хранить? Ну так вот, угадай, что…»

Меня нужно посадить в одиночку. Или убить. Как в военных фильмах, где убирают тех, кто слишком много знает. Но как я могу заткнуть рот Джемайме? Теперь она подобна безумной неуправляемой ракете, мечущейся по всему Лондону и запрограммированной на кошмарные разрушения. Я пытаюсь отозвать ее. Вернуть обратно. Только вот кнопку заело.

Ладно. Соберись и призови на помощь разум. Совсем ни к чему паниковать. Сегодня ничего уже не случится. Главное, звонить через каждые четверть часа и пытаться односложно, не вдаваясь в детали, объяснить Джемайме, что, если она не заткнет этого парня, я переломаю ей ноги.

Из динамиков несется негромкий настойчивый барабанный бой, и меня передергивает. Я отвлеклась и совершенно забыла, зачем мы здесь. Свет медленно гаснет, и все стихает. Пульсация становится громче, но на сцене по-прежнему темно как ночью.

Барабаны уже гремят, и мне становится не по себе. Что они нагнетают? И когда начнут танцевать, когда поднимут занавес? Когда…

Бац!

Яркий свет, неожиданно заливший зал, ослепляет меня. Публика дружно охает. Бухающая музыка наполняет воздух, и на сцене появляется фигурка в черном сверкающем костюме. Поворот, прыжок, еще прыжок…

Господи, кто бы это ни был, он потрясающе танцует!

Я стараюсь привыкнуть к белому сиянию. Не пойму даже, мужчина это или женщина…

О Боже. Это Лиззи!

Вот это да! Все неприятности мигом вылетели из головы. Я не могу оторвать глаз от подруги.

Неужели Лиззи способна на такое? Я понятия не имела, что она настолько талантлива! Когда-то мы вместе занимались балетом. Немного. И немного — чечеткой. Но никогда… я никогда…

Как я могла дружить с кем-то двадцать лет и не знать, что этот кто-то может так танцевать?!

Только что она медленно, чувственно двигалась в унисон с каким-то типом в маске, вероятно, с Жан-Нолем, а теперь подпрыгивает и вертится с непонятной резиновой штукой в руках, и вся публика жадно смотрит на нее, а сама Лиззи просто светится счастьем! Давно я не видела ее такой, и чуть не лопаюсь от гордости.

К моему стыду, слезы начинают жечь глаза. Из носа течет. А у меня даже салфетки нет! Фу! Какой позор! Придется шмыгать носом, как мама на пьесе о Рождестве Христовом.^[44] Еще немного, и побегу к сцене с камерой, крича: «Привет, дорогая, помаши папочке!»

Нужно взять себя в руки, иначе все будет как в тот раз, когда я повела малышку Эми, свою крестницу, на диснеевский мультик «Тарзан». Когда зажегся свет, оказалось, что она мирно спит, а куча четырехлеток невозмутимо разглядывает меня, насквозь промокшую от слез. (Могу только сказать в оправдание, что это было ужас как романтично, а Тарзан — ужас как сексуален.)

Кто-то дергает меня за руку. Я поворачиваюсь. Джек протягивает мне платок. Наши пальцы на мгновение соприкасаются.

К концу спектакля я пребываю на седьмом небе. Лиззи выходит на поклоны, а мы с Джеком бешено аплодируем, улыбаясь друг другу.

— Не говори никому, что я плакала! — кричу я, перекрывая шум.

— Ни за что, клянусь, — кивает Джек.

Занавес падает в последний раз, зрители начинают вставать, тянутся за сумками и пиджаками. Мы вернулись в реальность. Возбуждение улеглось, а тревога снова не дает покоя. Нужно срочно связаться с Джемаймой!

Людской поток перекрывает двор и исчезает в освещенном помещении напротив.

— Лиззи сказала, что мы встретимся на вечеринке. Ты пока иди туда, — говорю я Джеку. — Мне нужно позвонить. Я быстро.

— Ничего не случилось? — спрашивает Джек. — Ты, похоже, нервничаешь.

---

44 Инсценировка евангельской пьесы о рождении Христа, обычно исполняемая детьми.