Ты умеешь хранить секреты?

— Изгнанный с позором министр внутренних дел! — ужасается Лиззи. — Тот самый, который остаток дней потратил на то, чтобы оправдаться, и кончил в психушке?!

— А зачем он расстроил мамочку?! Поделом ему, — возражает Джемайма, гордо вскинув голову. И тут, к счастью, в ее кармане трещит таймер.

— Моя ножная ванна! — восклицает она и исчезает в комнате.

Лиззи сокрушенно качает головой.

— Не слушай ее. Она с тараканами. Абсолютная психопатка. Эмма, не смей распускать никаких сплетен о Джеке Харпере!

— И не подумаю! — негодующе отвечаю я. — За кого ты меня принимаешь? Так или иначе…

Я угрюмо смотрю в стакан, чувствуя, как улетучивается оживление. Кого я дурачу? И чем могу отомстить Джеку? Да ничем. У него просто нет слабых мест. Он могущественный влиятельный мультимиллионер. А я… жалкое… обыкновенное… ничтожество.

21

Утром я просыпаюсь с противным ощущением глухой щемящей тоски. И чувствую себя в точности как пятилетняя девчонка, не желающая идти в школу. Вернее, пятилетняя девчонка с жестоким похмельем.

— Не могу идти, — говорю я, когда стрелка приближается к половине девятого. — Не могу смотреть им в глаза.

— Можешь, — уверяет Лиззи, застегивая на мне жакет. — И все обойдется. Выше голову!

— А если они начнут издеваться?

— С чего это вдруг? Они твои друзья. И скорее всего уже обо всем забыли.

— Не забыли! И не забудут. Послушай, а нельзя мне остаться с тобой? — умоляю я, схватив ее за руку. — Я буду хорошо себя вести. Обещаю.

— Эмма, я уже объясняла, — терпеливо повторяет Лиззи, выдергивая руку. — Мне нужно в суд. Но когда ты вернешься, я буду дома и мы приготовим на ужин что-нибудь вкусненькое, хорошо?

— Конечно, — вздыхаю я. — Купим шоколадное мороженое?

— Ну конечно, — кивает Лиззи, открывая входную дверь. — А теперь иди. Все будет хорошо!

Чувствуя себя выброшенной на улицу собакой, я спускаюсь вниз и выхожу на улицу. Как раз в тот момент, когда к обочине подкатывает мини-фургон, откуда выходит мужчина в синей униформе с самым огромным букетом цветов, который мне когда-либо приходилось видеть. Букет перевязан темно-зеленой лентой. Мужчина, прищурившись, громко читает номер дома, потом обращается ко мне:

— Здравствуйте. Я ищу Эмму Корриган.

Что за черт?!

— Это я!

— Вот как?! — Он улыбается и достает ручку и тетрадь. — Значит, сегодня ваш счастливый день. Пожалуйста, распишитесь…

Я потрясенно смотрю на букет. Розы, фрезии, какие-то фантастические фиолетовые цветы, поразительные темно-красные пушистые помпоны… зеленые кружевные веточки, темные и светлые, похожие на аспарагус…

Пусть я и не знаю всех названий, ясно одно — это очень дорогие цветы.

И прислать их мог только один человек.

— Подождите, — говорю я, не обращая внимания на ручку. — Я хочу знать, от кого этот букет.

Вытаскиваю карточку, пробегаю глазами длинное послание, не вникая в смысл, пока не замечаю имя.

Джек.

Ненависть душит меня. И это после всего, что он наделал! Воображает, будто сможет откупиться от меня своим жалким веником?

Ну ладно — громадным роскошным букетом.

Но разве дело в этом?

— Спасибо, мне они не нужны, — говорю я, гордо расправив плечи.

— Не нужны? — непонимающе переспрашивает посыльный.

— Нет. Скажите тому, кто их послал: «Нет, спасибо, но это ей ни к чему».

— Что тут происходит? — слышу шепот за моей спиной. Оборачиваюсь и вижу Лиззи, не сводящую с букета глаз.

— О Боже. Это от Джека?

— Да. Но я не желаю их брать. Пожалуйста, унесите, — прошу я посыльного.

— Подожди! — кричит Лиззи, вцепившись в целлофан. — Дай хотя бы понюхать! — Она зарывается лицом в букет и глубоко вдыхает. — Вот это да! Просто невероятно! Эмма, ты нюхала?

— Нет, — сухо бросаю я. — Не нюхала и не собираюсь.

— В жизни не видела ничего прекраснее. Скажите, сэр, а что с ними будет?

— Понятия не имею, — пожимает плечами мужчина. — Выбросят, наверное, что же еще!

— Господи! — сокрушается Лиззи. — Какая нелепая трата…

Стойте! Она же не собирается…

— Лиззи, не могу я их принять! Не могу! Он подумает, что я согласилась с ним помириться!

— Тут ты права, — неохотно признает Лиззи. — Следует их отослать. — Она осторожно касается розового бархатистого лепестка. — Какая, однако, обида…