142  

57

Луис запнулся обо что-то и растянулся на земле. Ему вдруг почудилось, что он не сможет подняться — не хватит сил — так и будет лежать, слушая разноголосицу квакшей на Божкиной топи далеко позади и не более стройный хор стонущих, натруженных мышц в собственном теле. Будет лежать, пока не уснет. Или умрет. Последнее более вероятно.

Как в полусне помнил он, что сунул брезентовый сверток в вырытую яму, закидал землей — прямо голыми руками. Кажется, даже пирамидку выстроил, все честь по чести…

А что было дальше, он почти не помнил. Наверное, спустился по ступеням на землю, иначе как бы он здесь оказался? А, собственно, где это — здесь? Он огляделся: вокруг старые сосны, значит, недалеко и гора валежника. Выходит, он прошагал всю Божкину топь и не заметил? Все может быть.

ХВАТИТ. ДАЛЬШЕ НЕ ПОЙДУ. УСНУ ЗДЕСЬ.

Но тотчас же поднялся — его подгоняла малоутешительная мысль. Останься он здесь, и лесное исполинское чудище непременно найдет его, как знать, вдруг оно сейчас ищет-рыщет по лесу?

Он провел рукой по лицу и с оторопелым удивлением увидел на ладони кровь. И когда это нос начал кровоточить?

— Да плевать мне сто раз! — пробормотал он и принялся без особого рвения нашаривать кирку с совком.

Минут через десять ходьбы показалась гора валежника. Кое-как, спотыкаясь, он одолел ее и был уже почти на земле, как вдруг, не удержавшись, взглянул вниз. Сразу же под ногой хрустнула ветка (предупреждал ведь Джад: «Под ноги не смотрите»), качнулась другая, и Луис ногами вперед полетел наземь. Упал он тяжело, сбив дыхание.

ЧЕРТ ПОДЕРИ! НА ВТОРОМ КЛАДБИЩЕ ОКАЗЫВАЮСЬ. НЕ МНОГОВАТО ЛИ ЗА ОДНУ НОЧЬ?

Он снова принялся шарить в поисках своих орудий. Ага, вот они. Осмотрелся, благо светила луна. Рядом покоится ДЫМОК, тот КОТОРЫЙ БЫЛ ПАСЛУШНЫЙ, устало вспомнил Луис. И ЕЩЕ ТРИКСИ. Ее задавило на шоссе. Ветер не унимался, неподалеку лязгала жестянка о жестянку. Наверное, память об умершем любимце увековечена на бывшей консервной банке, разрезанной и выпрямленной в длинную полосу — нелегко пришлось отцу какого-нибудь безутешного малыша — и прибитую к колышку. И к Луису вдруг вернулись былые страхи. Но он слишком устал, и ни былой дурноты, ни бешеного сердца не почувствовал. Все: дело сделано. А равномерное лязганье во тьме словно оповестило об этом. Он миновал могилу МАРТЫ, НАШЕЙ ЛЮБИМОЙ КРОЛЬЧИХИ, умерла 1 марта 1965-го, следом за ней — холмик, под которым покоился ГЕН. ПАТТОН, перешагнул корявую доску, указующую последнее пристанище ПОЛИНЕЗИИ. Лязганье, похоже, сделалось громче. Луис остановился, пригляделся. В землю воткнут жестяной прямоугольник, на котором при свете луны Луис разобрал: РИНГО, НАШ ХОМЯЧОК. 1964-1965. Полоска жести на углу держалась, что называется, на честном слове и при каждом порыве ветра билась об арку «ворот». Луис нагнулся, чтобы поправить жестянку и застыл… волосы зашевелились на темени.

Что-то или кто-то возился по ту сторону завала.

Звуки были тихие: шорох хвои, скрип ветки, шелест кустов.

— Гейдж, это ты? — хрипло позвал Луис.

От одного вопроса волосам впору встать дыбом: ночью взрослый мужчина кличет своего мертвого сына. Луиса забила крупная дрожь — не унять. Словно предсмертные конвульсии.

— Гейдж, это ты?

Звук его голоса растворился во тьме.

НЕТ, ЕЩЕ РАНО. НЕ СПРАШИВАЙ, ОТКУДА Я ЗНАЮ. ЗНАЮ — И ВСЕ ТУТ. ЭТО НЕ ГЕЙДЖ. ЭТО… ЧТО-ТО ИНОЕ.

Ему вспомнились слова Элли: ОН СКАЗАЛ: «ЛАЗАРЬ, ИДИ ВОН!» ЕСЛИ Б ОН ИМЯ НЕ НАЗВАЛ, МОЖЕТ, ВСЕ КЛАДБИЩЕ БЫ ОЖИЛО.

Снова раздался шорох по ту сторону завала. По ту сторону барьера. Слышно даже за порывами ветра. Будто подкрадывается что-то страшное, щекочет первородные чувства. Перед глазами рисовалась ужасная и отвратительная картина: вот-вот выползет какой-нибудь огромный крот или шлепнется наземь гигантская летучая мышь.

Луис попятился — прочь, прочь с Кошачьего кладбища, — боясь даже повернуться спиной к выбеленной луной куче валежника. И лишь отойдя достаточно далеко, пустился бегом по тропе. С полкилометра она виляла по лесу, затем вывела на поле, за которым — дом. И откуда только взялись силы?!


Бросив свое снаряжение в гараж, он постоял у дома, глядя на тропу, потом перевел взгляд на небо. Четверть пятого, скоро начнет светать. Утро надвигалось с Атлантики, но здесь, в Ладлоу, пока царствовала ночь. И не сдавался ветер.

  142  
×
×