Кошачье кладбище

— Что ж ты мне раньше не рассказала, — покачал головой Луис. — Очень многое бы объяснилось.

— Не могла, Лу, — просто ответила она. Ее уже клонило ко сну. — С тех пор для меня смерть — вроде навязчивой идеи.

ВРОДЕ! — хмыкнул про себя Луис. МЯГКО СКАЗАНО.

— Я не могла… перебороть себя. Умом я с тобой согласна, да, смерть естественна, даже порой желанна. Но все пережитое… все, что в сердце…

— Понимаю.

— Когда я поругалась с тобой, понимала ведь, что Элли плачет от осознания смерти, так и должно быть… Но совладать с собой не могла. Прости.

— За что? — Луис нежно погладил ее по голове. — Впрочем, прощаю, если тебе от этого полегчает.

— Представь себе, полегчало, — улыбнулась Рейчел. — Мне сейчас лучше. Будто выплюнула яд, годами отравлявший меня.

— Наверное, так и есть.

Глаза у Рейчел закрылись, но тут же открылись снова.

— Только не вини во всем папу. Пожалуйста. В ту пору им тяжко жилось. Пока Зельда болела, по счетам приходилось астрономические суммы платить, а отцу все не удавалось открыть филиал фирмы в пригороде, потом и основной-то магазин перестал доход приносить. Да к тому же у матери нервы пошаливали, она тоже как полоумная сделалась. Но, как только Зельда умерла, все беды кончились. Жизнь пошла на лад. В экономике начался подъем, папа получил ссуду, и больше мы уже не знали нужды. А надо мной они так тряслись… что ж, и это объяснимо. Ведь больше у них никого не осталось.

— Нет, они просто почувствовали за собой вину!

— Может, и так… Ты не рассердишься, если завтра я приболею и не пойду на похороны, а?

— Нет, дорогая, не рассержусь. — Луис помолчал, потом взял жену за руку. — Можно, я возьму с собой Элли?

Пальцы ее сжались в мужниной ладони.

— Не знаю, право… Мала она еще…

— Но уж с год как знает, откуда дети берутся, — напомнил Луис.

Рейчел закусила губу, уставилась взглядом в потолок.

— Ну, если ты считаешь, что так нужно… если ей это не повредит…

— Иди-ка сюда, ко мне поближе. — И Луис обнял жену.

Так в объятиях мужа она и заснула. Посреди ночи вдруг пробудилась, дрожа всем телом. Луис нежно погладил ее, шепнул на ухо: «Все хорошо, дорогая». И Рейчел снова уснула.

33

— …Ибо мужчина и женщина — что кустик в долине: сегодня цветет, а завтра его бросят в огонь. Быстротечно время людское между началом жизни и ее концом. Помолимся же, братья и сестры…

По такому важному случаю Элли нарядилась в новое синее платьице — глаз не оторвать. Она так резко уронила голову на грудь, что Луис, сидевший рядом, услышал, как хрустнуло в шее. В церкви ей доводилось бывать и раньше, но на панихиде — никогда. Она притихла, присмирела, что так на нее не похоже.

Луису тоже выпала редкая возможность приглядеться к дочери. Нет, не любящим весьма подслеповатым оком (каким он видел и Гейджа), а отстраненно и трезво. Да, перед ним сейчас прямо-таки хрестоматийный эпизод: заканчивается первая значительная стадия развития детской личности, любопытство — движитель детского восприятия — сменяется накоплением и осознанием узнанного, жадным и беспредельным. Даже увидев Джада, такого непривычного в черном костюме и штиблетах на шнурках (иначе как в резиновых сапогах или мягких мокасинах они его не видели), Элли осталась тихой и сосредоточенной.

— Рад, детка, что ты пришла. Уверен, Норме тоже приятно.

Элли подняла на него широко открытые глаза.

Священник, преподобный Лафлин, прочитал молитву, прося Господа призреть рабов своих и даровать им мир и покой. Потом позвал тех, кому нести гроб. Луис приподнялся было с места, но Элли отчаянно вцепилась ему в руку.

— Куда ты, папа? — громко прошептала она.

— Меня позвали, доченька. — На секунду-другую он присел, обнял Элли. — Я должен помочь вынести Норму. Нас четверо: я, двое племянников Джада и брат Нормы.

— А где я потом тебя найду?

Луис взглянул в проход. Трое мужчин и Джад уже стояли подле гроба. Народ стал выходить, кое-кто плакал.

— Жди на крыльце. Я сам к тебе подойду. Договорились?

— Договорились. Только смотри не забудь про меня.