Кошачье кладбище

Как и предупреждал Джад, беда может накатить к лету.

Минут через пятнадцать после того, как Рейчел уложила Гейджа, поднялся наверх и Луис. Малыш еще не спал. Он посасывал молоко из бутылочки и задумчиво смотрел в потолок.

Луис приподнял его ножонку, чмокнул в пятку.

— Покойной ночи, Гейдж!

— Змей итит! — откликнулся тот.

— Летел наш змей, ох как красиво летел, верно, — кивнул Луис и вдруг почувствовал, как на глаза навернулись слезы. — Прямо в небо, высоко-высоко!

— Пьямо в небо, соко-соко! — эхом отозвался малыш, перевернулся на бок, закрыл глаза и тут же уснул. Вот так!

Луис, уже выходя, с порога обернулся и поймал взгляд светящихся во тьме шкафчика желто-зеленых глаз. Дверца была приоткрыта. Сердце подпрыгнуло к самому горлу, губы брезгливо дернулись. Он распахнул дверцы шкафа.

ЭТО ЗЕЛЬДА ТАМ ПРИТАИЛАСЬ, И ЧЕРНЫЙ ЯЗЫК ВЫВАЛИЛСЯ ИЗО РТА.

Конечно, это оказался всего лишь кот. Увидев Луиса, он выгнул спину дугой, точь-в-точь, как черный кот с открытки, посвященной Ведьмину дню. Чер грозно зашипел, ощерился. Зубы белые, острые как иглы.

— Пшел вон! — шепотом приказал Луис.

Кот не шевельнулся, лишь снова зашипел.

— Пшел вон, говорю! — Он схватил первую попавшую под руку игрушку Гейджа — бордовый пластмассовый паровоз, казавшийся кровавым в неярком свете, — замахнулся, но Чер и не думал двигаться. Лишь отчаянно зашипел.

Не раздумывая, Луис запустил паровозом в кота, не на шутку рассердившись и испугавшись: вдруг кот останется, не убежит, затаится в темном чреве шкафа.

Паровозик угодил Черу прямо в лоб. Кот противно мяукнул, ударился бежать, явив на ходу уже привычную неуклюжесть: ткнулся в дверь, шарахнулся в сторону, едва не упал.

Гейдж заворочался, что-то пробормотал, перевернулся на спину и затих. Луис почувствовал дурноту. На лбу капельками проступил пот.

— Что там, Луис? — тревожно спросила снизу Рейчел. — Гейдж из постельки не вывалился?

— Нет, нет. С ним все в порядке. Это Чер игрушки на пол свалил.

— А, ну это не беда.

Луис чувствовал, что страх его — пусть глупый, необоснованный, — сродни тому, заметь он гадюку или крысу у постели сына. Да, да, глупый, да, да, необоснованный. Но кот так шипел на него из темного шкафа…

(ЧТО, И ВПРАВДУ ЗЕЛЬДА… И ВПРАВДУ ЗЕЛЬДА… И ВПРАВДУ ВЕУИКИЙ И УЖАСНЫЙ?)

Луис ногой поддел и закинул в шкафчик разбросанные игрушки, закрыл, щелкнул задвижкой. Подумав, запер — сверху и снизу — каждую дверцу. Подошел к постели сына. Гейдж во сне сбросил одеяльце к ногам. Луис расправил его, укрыл сынишку и долго-долго смотрел на него.

Часть вторая

ИНДЕЙСКИЙ МОГИЛЬНИК

«Иисус, пришед (в Фифанию), нашел, что он (Лазарь) уже четыре дня в гробе…

…Марфа сказала Иисусу: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой; но и теперь знаю, что, чего Ты попросишь у Бога, даст тебе Бог. Иисус говорит ей: Воскреснет брат твой».

(Евангелие от Иоанна, гл. XI: 17, 21, 22, 23)

…«Раз-два, горе не беда!»…

(Из популярной песни)

36

Не правы те, кто утверждает, будто ужасу человеческому есть предел. Напротив, темный кладезь зла всегда видится нам бездонным. Волей-неволей, приходится признать, что наш опыт учит: страх порождает страх, зло — новое зло, случайная беда вырастает в закономерность, и вот уже все вокруг — ужас и мрак. Самый, пожалуй, пугающий для человеческого разума вопрос в том, сколько долго он (то бишь разум) может противиться страшному, сохраняя трезвость и твердость. Ибо за критической чертой происходит самое непредсказуемое и нелепое. Например, ужас вдруг представится чрезвычайно забавным. С одной стороны, это, быть может, последняя попытка разума спастись, с другой — его полная и безоговорочная капитуляция. Да, в такую минуту чувство юмора выходит на первый план.

К таким заключениям пришел бы Луис Крид, будь он в состоянии мыслить разумно семнадцатого мая после похорон сына, Гейджа Уильяма Крида. Но разум отказал ему еще накануне, во время церемониального прощания с сыном: Луис подрался со своим тестем, что само по себе ужасно. Но последствия оказались еще ужаснее: после этой сцены хрупкое самообладание Рейчел разбилось вдребезги, она впала в истерику, ее пришлось вывести из зала, где в закрытом гробу покоился Гейдж. Прямо в коридоре доктор Шурендра Харду сделал ей укол, и она затихла.