Дай мне руку, тьма

Я достал сливки.

— Ничего подобного.

— А знаешь, почему? Потому что ты до сих пор пьешь пиво, как студент.

Я пристально посмотрел на нее и добавил в кофе сливок.

— Ты собираешься отвечать на мой первый вопрос?

— Насчет того, где я была прошлой ночью?

— Да.

Она отхлебнула кофе и взглянула на меня поверх чашки.

— И не подумаю. Я проснулась сегодня с теплым, однако смутным ощущением и широкой улыбкой на лице. Очень широкой.

— Такой же, что я вижу в данный момент?

— Шире.

— Гм-м-м… — сказал я.

Энджи уселась на стиральную машину.

— Итак, ты звонишь мне на бровях в три часа ночи, чтобы проконтролировать мою сексуальную жизнь. В чем дело? — Она зажгла сигарету.

— Помнишь Кару Райдер? — спросил я.

— Да.

— Ее убили прошлой ночью.

— Нет. — Глаза ее расширились.

— Да. — Из-за дополнительной порции сливок мой кофе напоминал детское питание. — Распята на Митинг Хаус Хилл. — На мгновение она закрыла глаза, затем открыла. Она посмотрела на свою сигарету так, словно та могла ей что-то объяснить.

— Есть догадки, кто мог это сделать? — спросила она.

— Да нет, никто вроде не маршировал по Митинг Хаус Хилл с окровавленным молотком, выкрикивая: «Кто со мной распять бабенку?», если ты это имела в виду. — Я вылил свой кофе в раковину.

— Ну что, немного отпустило? — тихо спросила она.

Я налил в свою чашку свежий кофе.

— Не знаю. Еще слишком рано. — Я повернулся, а она соскользнула со стиральной машины и стала передо мной.

Я видел худенькое тело Кары, лежащее в холодной ночи, распухшее, выставленное на всеобщее обозрение, ее пустые, невидящие глаза.

— Позавчера я встретил ее возле «Изумруда», — сказал я. — Мне показалось, она в беде, но я не стал ничего выяснять. Одним словом, проморгал.

— И что? — спросила Энджи. — Чувствуешь себя виноватым?

Я пожал плечами.

— Ты не прав, — сказала она, проведя теплой ладонью по моему затылку и заставляя меня взглянуть ей прямо в глаза. — Понятно?

Никто не должен умирать, как Кара.

— Понятно? — переспросила Энджи.

— Да, — сказал я. — Думаю, да.

— Нечего думать, — сказала она и, отняв руку, вытащила из кошелька белый конверт и протянула его мне. — Он был приклеен скотчем к входной двери внизу. — Потом она указала на маленькую коробку на кухонном столе. — А это стояло у двери.

Моя квартира находилась на третьем этаже, и обе ее двери, как парадная, так и задняя, запирались на засов. К тому же дома всегда имелась пара пистолетов. Но все это не могло сравниться с мощью двойных дверей, что охраняли сам дом. Обе были сделаны из тяжелого черного немецкого дуба и отделаны, для усиления боеготовности, пластинами из стали. Стекло внешней было снабжено сигнализацией, плюс на дверях красовалось в общей сложности шесть замков, которые открывались с помощью трех различных ключей. Один набор был у меня. Другой — у Энджи. Еще один у жены хозяина, которая занимала квартиру на первом этаже, так как была не в состоянии выносить общество своего мужа. И наконец, двумя комплектами обладал сам Станис, мой сумасшедший хозяин, который боялся, что к нему вломится ударный отряд большевиков.

Короче говоря, мой дом был суперохраняемый, и меня удивило, как это кто-то смог приклеить конверт к парадной двери и оставить под ней коробку, не тронув сигнализацию, которая бы разбудила каких-то там пять кварталов.

Конверт был простым, белым, иными словами, обычным конвертом для писем, в центре было напечатано два слова: «патрику кензи». Ни адреса, ни марки, ни обратного адреса. Я распечатал его и вытащил лист обычной офисной бумаги. Развернул. Ни заголовка, ни обращения, ни даты, ни приветствия, ни подписи. В центре, в самой середине листка, всего одно напечатанное слово:

ПРИВЕТ!

Остальная поверхность сияла белизной.

Я подал его Энджи. Она посмотрела, перевернула туда-обратно.

— Привет! — вслух прочитала она.

— Привет! — ответил я.

— Нет, — сказала она, — скорее, «Приве-эт!» Попробуй по-девичьи хихикнуть.

Я попробовал.

— Неплохо.

ПРИВЕТ!

— Может, это Грейс? — Она налила себе еще кофе.

Я покачал головой.

— Она говорит «привет» совсем по-другому, поверь мне.

— Тогда кто?

Честно говоря, я не знал. Записка была безобидной, но вместе с тем странной.