Дай мне руку, тьма

А в тот вечер, когда, выслушав сообщение Оскара, я повесил трубку и повернулся к женщинам, Дайандра уже знала.

— Мой сын мертв, да? — спросила она.

И я кивнул.

Она закрыла глаза и подняла одну руку к уху, будто создавая этим жестом какое-то пространство для тишины, чтобы услышать нечто сокровенное. Она слегка покачивалась, как от дуновения ветерка, и Энджи подошла к ней.

— Не прикасайтесь ко мне, — сказала она, не открывая глаз.

Когда приехал Эрик, Дайандра сидела в своем кресле возле окна, глядя на гавань, а кофе, сваренный Энджи, уже остыл, нетронутый. За истекший час она не проронила ни слова.

Когда Эрик вошел, Дайандра молча смотрела, как он снял плащ и шляпу, повесил их на крючок и уставился на нас.

Мы с ним отошли в кухню, и я все рассказал.

— Иисусе, — проговорил он, и в следующее мгновение у него стал вид тяжело больного человека. Его лицо обрело цвет белой глины, он ухватился за стойку бара так цепко, что суставы его пальцев побелели. — Убит? Каким образом?

— На сегодня достаточно того, что он убит, — сказал я.

Он распластал обе руки на поверхности бара и опустил голову.

— Что она делала с тех пор, как узнала?

— Молчала.

Он кивнул.

— Это в ее духе. Ты сообщил Стэну Тимпсону?

Я покачал головой.

— Думаю, это сделает полиция.

Глаза Эрика наполнились слезами.

— Мальчик, бедный красивый мальчик…

— Расскажите, — проговорил я.

Он растерянно смотрел на холодильник.

— Что именно?

— Что вы знаете о Джейсоне. То, что скрывали.

— Скрывал? — Голос его ослабел.

— Да, — повторил я. — Вам не по себе с самого начала.

— Какие у вас основания?..

— Считайте это подозрением, Эрик. Что вы делали в колледже сегодня вечером?

— Я же сказал. Репетиторство.

— Чушь. Я видел книги, которые вы вытаскивали из багажника. Одна из них — руководство по вождению автомобиля «чилтон», Эрик.

— Послушайте, — сказал Эрик, — сейчас я пойду к Дайандре. Я знаю, как она будет реагировать, и, думаю, вам с Энджи лучше уйти. Она не захочет, чтобы вы видели ее, когда она сорвется.

Я кивнул.

— Ладно, я свяжусь с вами.

Он поправил очки и прошел мимо меня.

— Я прослежу, чтобы вам полностью заплатили по счету.

— Уже все оплачено, Эрик.

Он направился через всю квартиру к Дайандре. А я, глядя на Энджи, прислонился головой к двери. Она подняла с пола сумочку, взяла с дивана куртку. Эрик положил руку на плечо Дайандры.

— Эрик, — сказала она. — О, Эрик. Почему? Почему?

Она буквально упала в его объятия как раз в тот момент, когда Энджи подошла ко мне. А когда я открыл дверь, Дайандра в полном смысле этого слова завыла. Это были самые страшные звуки, какие мне когда-либо приходилось слышать: яростный, мучительный, опустошающий стон, вырывающийся из ее груди и резонирующий по всей квартире, он еще долго звучал в моей голове после того, как я покинул ее дом.

В лифте я сказал Энджи:

— Я не верю Эрику.

— В каком смысле?

— Тут что-то не то, — сказал я. — Он в чем-то замаран. Либо что-то скрывает.

— Что именно?

— Не знаю. Он наш друг, Энджи, но мне не нравится его отношение к этому делу.

— Надо подумать, — сказала она.

Я кивнул. У меня в ушах все еще звучал ужасный вой Дайандры, и мне хотелось свернуться калачиком и спрятаться.

Энджи прислонилась к стеклянной стене лифта, крепко обхватив себя руками, и по дороге домой мы оба молчали.

* * *

Когда вы постоянно с детьми, это учит по крайней мере одному: что бы ни случилось, не опускай руки. У тебя нет выбора. Задолго до смерти Джейсона, точнее, еще до того, как я услышал о нем и его матери, я согласился взять к себе Мэй на полтора дня, пока Грейс будет занята на работе, а Аннабет отправится в Мэн на встречу со старым другом из колледжа.

Когда Грейс услышала о Джейсоне, она сказала:

— Найду кого-нибудь другого. Или постараюсь как-то освободиться.

— Нет, — сказал я, — никаких изменений. Я хочу взять ее.

И я взял. Это было одно из лучших решений, которое я принимал в жизни. Знаю, в обществе бытует мнение, что в подобных случаях хорошо поговорить с кем-то о трагедии, обсудить все с друзьями или, наоборот, незнакомцами, и все в таком духе. Но мне кажется, в нашем обществе придают слишком большое значение разговорам, считая слова панацеей от всех бед, чем они не являются, и закрывая глаза на непременный побочный эффект — болезненное самопоедание.