Дай мне руку, тьма

— По нашим сведениям, — сказал Болтон, — вы подали на развод с мистером Тимпсоном в ноябре 1974 года. Почему?

Она пожала плечами и зевнула в кулак.

— Доктор Уоррен?

— Господи Боже, — резко проговорила она. — Господи Боже! — Она посмотрела на нас, и на мгновение жизнь вернулась к ней, затем так же внезапно покинула. Она опустила голову, обхватила ее руками, и безжизненная прядь волос упала на ее пальцы.

— В то лето, — начала она, — Стэнли показал себя в настоящем свете. Он чувствовал себя римлянином, уверенным в своей непогрешимости и моральном превосходстве. Он приходил домой с кровью какого-то угонщика на ботинке и старался убедить меня, что, избивая этого бедолагу, совершает акт правосудия. Он стал отвратительным… в сексуальном плане, как будто я из жены превратилась в купленную девку. А главное, он очень изменился: из достойного человека, размышляющего над вопросами поры возмужания, он превратился в тупого солдата. — Дайандра ткнула пальцем в снимок. — И все эта компания. Смехотворная компания идиотов.

— Не можете ли вы припомнить какой-то особенный случай, доктор Уоррен?

— О чем вы?

— Рассказывал ли он когда-нибудь вам о разборках?

— Нет. Особенно после нашей ссоры по поводу крови на его ботинке.

— А вы уверены, что это была кровь именно угонщика?

Она кивнула.

— Доктор Уоррен, — сказал я, и она подняла взгляд на меня, — раз вы расстались с Тимпсоном, почему вы оказывали помощь окружному прокурору во время процесса над Хардименом?

— Стэн не имел отношения к этому делу. Он был занят преследованием в судебном порядке проституток. А я уже сотрудничала с окружным прокурором, когда один подсудимый заявил о своей невменяемости, и его сотрудникам нужно было убедиться в этом. Они попросили меня побеседовать с Алеком Хардименом. Я обнаружила, что он социопат, параноик и страдает манией величия, но формально психически здоров и прекрасно ощущает разницу между добром и злом.

— Была ли связь между ОАЭЭ и Алеком Хардименом? — спросил Оскар.

Она покачала головой.

— Насколько мне известно, нет.

— Почему распалась ОАЭЭ?

Дайандра пожала плечами.

— Думаю, они просто устали. На самом деле, не знаю. Вскоре после этого я уехала. Стэн последовал моему примеру несколько месяцев спустя.

— Не случалось ли в тот период еще чего-нибудь примечательного?

Она долго смотрела на фотографию.

— Помнится, — устало сказала она, — когда я делала этот снимок, я была беременна и в тот день меня подташнивало. Я говорила себе: всему виной жара, да и ребеночек внутри. Но причина была не в этом. Она была в них. — Дайандра отшвырнула фотографию. — Меня тошнило от них. Когда я их снимала, у меня было предчувствие, что в один прекрасный день они кого-нибудь изувечат. И им это понравится.

* * *

Когда мы ехали в машине, Филдс снял наушники и посмотрел на Болтона.

— Звонят из тюрьмы, доктор Долквист хочет поговорить с мистером Кензи. Могу их соединить.

Болтон кивнул и повернулся ко мне.

— Переведите на громкоговоритель.

Я ответил после первого телефонного звонка.

— Мистер Кензи? Рон Долквист.

— Доктор Долквист, — сказал я, — не возражаете, если я переведу вас на громкоговоритель?

— Разумеется, нет.

Я перевел, и его голос сразу же приобрел металлическое звучание, как будто отражался сразу от нескольких тарелок-антенн.

— Мистер Кензи, я провел много времени, просматривая записи, которые делал во время сеансов с Алеком Хардименом на протяжении нескольких лет, и, думаю, кое на что наткнулся. Уорден Лиф рассказал мне, что вы считаете, будто Эвандро Аруйо работает на свободе по приказанию Хардимена?

— Верно.

— Вы рассматривали возможность того, что у Эвандро есть партнер?

В машине нас было восемь человек, и все одновременно уставились на громкоговоритель.

— Объясните свою мысль, доктор.

— Видите ли, я тут кое о чем вспомнил. В первые годы своего пребывания в тюрьме Алек много говорил о человеке по имени Джон.

— Джон?

— Да. В это время Алек прилагал массу усилий, чтобы отменить приговор по причине своей невменяемости, и пустил в ход все уловки, чтобы убедить психиатров, что он страдает галлюцинациями, паранойей, шизофренией и другими отклонениями. Уверен, этот Джон был всего лишь его попыткой инсценировать таким образом синдром раздвоения личности. После 1979 года он никогда больше не упоминал о нем.