Прощай, детка, прощай

Эти-то люди и удерживали у себя Аманду Маккриди.

— Хотите предложить двести тысяч за девочку? — спросила Энджи.

Вот оно. То, что я предчувствовал последние пять минут. То, что не хотели произносить Пул и Бруссард. Вопиющее нарушение полицейских инструкций. Пул разглядывал ствол мертвого дерева. Бруссард носком ботинка приподнял красный лист с зеленой травы.

— Так? — сказала Энджи.

Пул вздохнул.

— Я бы предпочел, чтобы похитители не открывали чемодан, набитый газетами или мечеными купюрами и убили ребенка прежде, чем мы до них доберемся.

— У вас так бывало? — спросила Энджи.

— Бывало с делами, которые я передавал ФБР. У нас это как раз такой случай, мисс Дженнаро. Похищениями детей занимаются федеральные органы.

— Мы передаем дело туда, — сказал Бруссард, — деньги идут в сейф для вещественных доказательств, федералы ведут переговоры с похитителями и получают возможность показать, какие они умные.

Энджи оглядела крошечный дворик, отмирающие лепестки фиалок, проросших с той стороны сквозь сетку изгороди.

— Вы бы хотели вести переговоры с похитителями вдвоем, без участия федералов.

Пул сунул руки в карманы:

— Я, мисс Дженнаро, находил слишком много мертвых детей в чуланах.

Энджи взглянула на Бруссарда:

— А вы?

Он улыбнулся.

— Ненавижу федералов.

— Дело обернется плохо, — сказал я, — и вы, ребята, своих пенсий лишитесь. А то и еще хуже будет.

В другом конце дворика на третьем этаже дома открылось окно, какой-то тип вывесил коврик и стал выбивать его хоккейной клюшкой с отломанным крюком. Заклубилась пыль, но его это не смущало, как будто нас тут не было.

Пул присел на корточки и сорвал рядом с холмиком травинку.

— Вы помните дело Джинни Миннелли? Пару-тройку лет назад.

Мы пожали плечами. Оторопь берет, сколько всего ужасного забываешь.

— Девятилетняя девочка, — сказал Бруссард. — Каталась на велосипеде в Самервилле и исчезла.

Я кивнул. Что-то такое действительно было.

— Мы нашли ее, мистер Кензи, мисс Дженнаро. — Пул накрутил травинку на пальцы и разорвал сразу в двух местах. — В бочке. С цементным раствором. Он еще не затвердел, гении, убившие девочку, смешали воду и цемент в неподходящей пропорции. — Он хлопнул в ладоши, стряхивая с них пыльцу, или грязь, или просто ему так захотелось. — Мы нашли тело девятилетнего ребенка в бочке с цементным раствором. — Он встал. — Приятно слушать? — Я взглянул на Бруссарда. Он побледнел, руки его затряслись, и он засунул их в карманы, а локти прижал к бокам.

— Нет, — сказал я, — но если тут дело пойдет наперекосяк, вы…

— Что? — перебил меня Пул. — Льготы потеряю? Мне скоро на пенсию, мистер Кензи. Знаете, что может сделать профсоюз полицейских с теми, кто пытается отобрать пенсионные деньги у своего коллеги, имеющего награды и с выслугой тридцать лет? Это все равно что наблюдать за голодными собаками, хватающими мясо, подвешенное к мужской мошонке. Неприятное зрелище.

Энджи усмехнулась:

— Но у вас-то совсем другая ситуация, Пул.

Он тронул ее за плечо.

— Я — вышедший из строя старик, от меня сбежали три жены, мисс Дженнаро. Я — ничто. Но из своего последнего дела мне бы хотелось выйти победителем. Я мечтаю взять Криса Маллена и засадить Сыра Оламона на максимальный срок.

— А если не выйдет выиграть?

— Тогда напьюсь до смерти. — Пул убрал руку и провел ею по своим коротко стриженным жестким волосам. — Дешевой водкой. Это самое лучшее, что можно будет себе позволить на пенсию полицейского. Как вам такая идея?

Энджи улыбнулась:

— Нормально, Пул. Вполне.

Пул взглянул через плечо на типа, выбивавшего коврик, потом на нас.

— Мистер Кензи, видели садовую лопату в прихожей?

Я кивнул.

Пул улыбнулся.

— О, — сказал я. — Верно.

И пошел в дом за лопатой. Обратно я шел через гостиную. Хелен спросила:

— Скоро уже пойдем?

— Уже совсем скоро.

Она посмотрела на лопату и перчатки у меня на руках.

— Нашли деньги?

Я пожал плечами:

— Может, еще найдем.

Она кивнула и снова уставилась в телевизор.

Я было пошел на двор, но в дверях кухни меня остановил ее голос:

— Мистер Кензи.

— Да.

Ее глаза так мерцали в свете, исходившем от экрана, что напомнили мне кошек.

— Они ведь не тронут ее, правда?