Колдун и кристалл

– Сынок, до ближайшего патруля Альянса двести колес, может, и все триста, – ответил Джонас, – а я бы плевать на него хотел, даже если бы он притаился за ближайшим холмом. И ваши отцы меня не пугают. Опусти нож, а не то я вышибу твои гребаные мозги.

– Нет.

– Дальнейшее развитие событий, несомненно, заинтересует присутствующих, – весело воскликнул Катберт… хотя в голосе и зазвучали нервные нотки. Не страх, просто волнение. А ведь парни хоть куда, мрачно подумал Джонас. Недооценил он их, принял за молокососов, это точно. – Вы стреляете в Ричарда. Ричард перерезает горло мистеру Плащу аккурат в тот момент, когда мистер Плащ вышибает мне мозги, а мои бедные умирающие пальцы высвобождают резинку, и стальной шарик пробивает голову мистеру Очки. Вы, правда, уйдете живым и невредимым, но едва ли сие утешит ваших мертвых друзей.

– Предлагаю ничью, – обратился Ален к мужчине, который держал револьвер у его виска. – Мы все опускаем оружие и расходимся.

– Нет, сынок, – голос Джонаса звучал спокойно, он надеялся, что злости в нем не слышалось, хотя сам уже начал заводиться. Боги, чтобы над ним взяли верх, пусть и временно! – Никому не дозволено угрожать Большим охотникам за гробами. Это твой последний шанс. Или…

Что-то твердое и острое, ну очень похожее на острие ножа, уперлось в рубашку Джонаса, точно промеж лопаток. Он понял, что это и кто стоит за его спиной, понял, что игра проиграна, но никак не мог взять в толк, каким образом события могли принять столь безумный оборот.

– Револьвер в кобуру, – приказал голос человека, вдавившего острие ножа ему в спину. Не просто спокойный, а лишенный всяких эмоций. – Быстро, не то нож дойдет до сердца. И довольно разговоров. Наговорились. Или револьвер в кобуру, или смерть.

В голосе Джонас уловил два момента: юность и искренность. Он убрал револьвер.

– Теперь ты, с черными волосами. Вынь револьвер их уха моего друга и убери в кобуру. Быстро.

Клей Рейнолдс не заставил просить себя дважды и шумно выдохнул, когда Ален убрал нож и отступил на шаг. Катберт не оглянулся, все так же стоял, растянув резинку.

– Теперь ты, у бара, – продолжил Роланд. – Револьвер в кобуру.

Револьвер нашли, отдали Дипейпу, тот сунул его в кобуру, скривившись от боли: задел раненым пальцем ремень. Только после того, как его рука оторвалась от рукоятки, Катберт ослабил натяжение резинки, и металлический шарик перекочевал к нему в ладонь.

О том, кто послужил причиной переполоха, напрочь забыли в круговерти последующих событий. Теперь же Шими вскочил и через весь зал бросился к Катберту, с мокрыми от слез щеками. Схватил его за руку, несколько раз поцеловал (смачно, с чмоканьем, в другой ситуации кто-то мог бы и засмеяться), на мгновение прижал его руку к щеке. Потом проскочил мимо Рейнолдса, толкнул правую дверку и оказался в объятиях сонного, еще не протрезвевшего шерифа. Эвери притащил Шеб. Шерифа феода он нашел в одной из тюремных камер, где тот сладко спал, плотно закусив и крепко выпив на торжественном обеде в Доме-на-Набережной.

8

– Веселенькая история, не так ли?

Вопрос задал Эвери. Никто не ответил. Впрочем, он и не ожидал, что они ответят: кто-кто, а эти молодцы понимали, что в данный момент молчание – золото.

Маленький кабинет шерифа, примыкающий к тюрьме, не мог вместить столько народу: троих мужчин, троих юношей, еще не ставших мужчинами, и одного толстяка шерифа, поэтому Эвери повел всю компанию в городской Зал собраний, в котором в столь поздний час слышалось воркование голубей, гнездящихся под крышей, да тиканье старинных часов, стоящих на сцене.

В этот простой, без изысков, зал горожане и землевладельцы феода приходили уже сотни лет, чтобы принять важные решения, утвердить или отклонить законы, иной раз выслать особо несносного человека на запад. И зал, чуть подсвеченный луной, настраивал на серьезный лад. Роланд подумал, что даже Джонас это почувствовал. И, пожалуй, только в этом зале шериф Херк Эвери мог если не употребить власть, то хотя бы показать, что он ею облечен.

Зал заполняли дубовые скамьи, без обивки на сиденьях или спинках. Всего шестьдесят, по тридцать с каждой стороны широкого центрального прохода. Джонас, Дипейп и Рейнолдс сидели на первой скамье слева от прохода. Роланд, Катберт и Ален – справа. Рейнолдс и Дипейп надулись, чувствовалось, что им не по себе. Джонас ушел в себя. Команда Уилла Диаборна излучала спокойствие. Роланд одарил Катберта одним взглядом и надеялся, что тот истолкует его правильно: Одна острота, и я прямо сейчас отрежу тебе язык. Роланд подумал, что послание дошло до адресата. Берт убрал своего идиотского «дозорного» – добрый знак.