Тело

— Иди, иди, мужчина, — мягко проговорил Чико.

— Что?

— Ничего, девочка. Можешь продолжать спать.

Она хихикнула, не очень-то понимая, что он хочет сказать.

Свернув на Кистон-стрит, Чико притормозил возле одного из якобы заброшенных коттеджей. Мотор он выключать не стал.

— Ты разве не зайдешь? — удивленно спросила она. — У меня есть кое-что вкусненькое.

Он покачал головой:

— Нужно возвращаться.

— Да, я знаю… — Она обняла его за шею и поцеловала. — Спасибо тебе, милый. Это был самый замечательный день в моей жизни.

Лицо его осветилось улыбкой: слова ее показались ему просто волшебством.

— Увидимся в понедельник, Дженни? И помни: мы с тобой — всего лишь друзья.

— Ну, разумеется, — улыбнулась она в ответ, целуя его снова, но когда ладонь его легла на ее грудь, отпрянула: — Что ты, отец может увидеть!

Улыбка его погасла. Он отпустил ее, и она выскользнула из машины, бросившись сквозь дождь к крыльцу. Мгновение спустя она исчезла. Чико помедлил, прикуривая, и этого оказалось достаточно, чтобы мотор «бьюика» заглох. Стартер опять долго прочихивался, прежде чем двигатель завелся.

Ему предстоял долгий путь домой.

Отцовский фургон стоял перед входной дверью. Чико притормозил рядом и заглушил мотор. Несколько мгновений он сидел молча, вслушиваясь в мерный стук капель по металлу.

Когда Чико вошел, Билли оторвался от «ящика» и двинулся ему навстречу.

— Ты только послушай, Эдди, что сказал дядя Пит! Оказывается, во время войны он со своими товарищами отправил на дно немецкую подводную лодку! А ты возьмешь меня с собой на дискотеку в субботу?

— Еще не знаю, — ответил Чико, ухмыляясь. — Может, и возьму, если ты всю неделю будешь перед ужином целовать мои ботинки.

Чико запускает пальцы в густую, шелковистую шевелюру Билли, тот, счастливо хохоча, колотит брата кулачками в грудь.

— Ну вы, двое, перестаньте-ка сейчас же, — ворчит Сэм Мэй, заходя в комнату. — Мать не выносит вашей возни, и вам это известно. — Отец снимает галстук, расстегивает верхние пуговицы рубашки и садится за стол, где перед ним уже стоит тарелка с двумя-тремя красноватыми сосисками. Сэм мажет их несвежей горчицей. — Ты где пропадал, Эдди?

— У Джейн.

Дверь ванной хлопает. Это Вирджиния. Интересно, не забыла ли там Джейн губную помаду, заколку или что-то еще из своих дамских причиндалов, размышляет Чико.

— Ты бы лучше отправился с нами навестить дядю Пита и тетушку Энн, — продолжает ворчать отец, что, однако, не мешает ему в два счета проглотить сосиски. — Ты стал словно чужой, Эдди, и мне это не нравится. Ты тут живешь, мы тебя кормим — изволь вести себя как член семьи.

— Живу тут, — бормочет Чико, — кормите меня…

Сэм быстро поднял на него глаза. Во взгляде его мелькнула затаенная боль, тут же сменившаяся гневом. Когда он снова открывает рот, Чико замечает, что зубы у него желтые от горчицы.

— Попридержи язык, сопляк! — рявкает на него отец. — Слишком разговорчивый стал…

Пожав плечами, Чико режет ломоть хлеба от батона, лежащего на подносе возле отца, и наматывает его кетчупом.

— Через три месяца я от вас уеду, — говорит он. — Я намереваюсь починить машину Джонни и свалить отсюда в Калифорнию. Может, найду там работу.

— Великолепная мысль! Долго ее рожал? — Сэм Мэй был крупным, чуть нескладным мужчиной, но у Чико сложилось впечатление, что после женитьбы на Вирджинии и особенно гибели Джонни он стал как-то усыхать. — На этой развалюхе ты не доберешься и до Касл-рока, не говоря уже о Калифорнии.

— Ты так считаешь? А не пойти ли тебе к едрене фене, папочка?

Отец замер с открытым ртом, затем схватил со стола баночку с горчицей и швырнул ее в Чико, попав прямо в грудь. Горчица растеклась по свитеру.

— Ну-ка, повтори, что ты там вякнул! — взревел он. — Я тебя, сопляк, сейчас по стенке размажу!

Чико поднял баночку, задумчиво посмотрел на нее и внезапно швырнул назад в отца. Тот медленно поднялся со стула. Физиономия его приобрела кирпичный оттенок, на лбу резко запульсировала жилка. Он сделал неловкое движение, задел поднос и опрокинул его на пол вместе с тарелкой жареной фасоли в соусе. Малыш Билли с расширенными от ужаса глазами и дрожащими губами отступил к кухонной двери, готовый броситься вон из комнаты. По телевизору Карл Стормер и его ребята из группы «Кантри Баккаруз» исполняли суперхит сезона — «Длинную черную вуаль».

— Вот она, благодарность, — запыхтел отец, как будто из него вдруг выпустили пар. — Растишь их, заботишься о них и вот что получаешь…