В сетях соблазна

Шелк стал жестким, словно брезент, галстук давил удавкой… Если бы сейчас от потолка в воду грянула молния, они не удивились бы ей ни капельки.

Брюс осторожно поставил пустой фужер на стол и шепнул:

– Лили…

Она подняла на него блестящие, испуганные глаза, и в этих глазах он прочел все, что хотел.

Разрешение. Приглашение. Просьбу. Приказ.

Брюс встал и отошел к краю бассейна. Русалка игриво подмигивала со дна, лениво колыхала разноцветным хвостом, Брюс повернулся к Лили. Девушка медленно поднялась и пошла к нему. Поцелуй на этот раз вышел долгим и жарким. Немного не совсем поцелуем. Чем-то большим, нежели поцелуй.

Потом он отстранился и заглянул ей в глаза. Провел пальцем по пылающей щеке и тихо спросил:

– Ты уверена, Синдерелла?

Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Ее зрачки внезапно стали очень большими, отчего Брюсу показалось, что у нее черные глаза. Алые губы приоткрылись, за ними сверкали жемчужные зубки, короткие растрепанные волосы обрамляли это милое и чувственное лицо, и Брюс внезапно перестал быть Брюсом Кармайклом. Кто-то иной, смелый и бесшабашный, проснулся внутри, требуя праздников и фейерверков, не желая и не надеясь вернуться в привычный и надоевший мир…

Они еще долго целовались на самом краю бассейна, а потом Брюс приподнял девушку и отнес ее к длинной барной стойке, сверкающей хрусталем и стеклом разнообразных бутылок в глубине специальной ниши. На эту полированную стойку он и усадил Лили, а сам отошел на несколько шагов и медленно расстегнул верхние пуговицы рубашки, не сводя с нее шалого и веселого взгляда.

Это был настоящий мужской стриптиз, и Лили вцепилась скрюченными пальцами в гладкую столешницу, чтобы не сорваться с места и не прыгнуть на этого мужчину, подобно дикой кошке. Она не просто хотела его, она умирала от желания, плавилась от собственного жара, жадно пожирала глазами каждый сантиметр этого прекрасного тела, медленно появлявшегося из-под шелухи одежды, падающей на мраморный пол.

Когда же Брюс остался совершенно обнаженным и она без стеснения и стыда уставилась на его возбужденную плоть, на это свидетельство мужской силы – и его желания, – мир взорвался и перестал существовать в старом качестве.

Брюс подошел к ней стелющейся походкой хищника в травах, резким движением раздвинул ее стиснутые колени и придвинул к себе. Сквозь тоненькую и ненадежную ткань трусиков она ощущала его пылающую плоть, его руки властно и жадно ласкали ее тело, а губы настойчиво пили ее дыхание, выпивая и саму жизнь. Алый шелк, если его скомкать, умещался, оказывается, в руке мужчины, и Брюс, слегка отстранившись, хрипло выдохнул:

– Мне сдается, в этом зале есть кое-кто, на ком слишком много одежды…

И ее мучитель, ее желанный палач уселся с независимым видом в кресло, не сводя с нее глаз, а она, облизнув разом пересохшие губы, начала стаскивать через голову платье, одновременно медленно сползая со стойки…

Брюс видел все изгибы этого прекрасного тела, пожирал его глазами, уже точно зная, что ему предстоит насладиться обладанием, и потому оттягивая до последнего этот момент. Тело Лили напоминало скрипку Страдивари – тонкая талия, плоский живот и роскошные бедра, не отягощенные ни единой каплей лишнего жира… В мире гламура и низкокалорийных диет таких женщин больше не осталось, это он знал совершенно точно.

Она освободилась от трусиков и выпрямилась, абсолютно нагая языческая богиня в сознании собственной красоты, опьяненная безумием страсти, бесстыдная и прекрасная.

Теперь их объятие длилось вечность. Мужчина не стремился ласкать женщину руками – их тела были так тесно прижаты друг к другу, что они чувствовали кожей, мышцами, кровью… Растворялись постепенно друг в друге, выплавляли из огня – золото, обвивали друг друга плющом, и молоко и мед были на языке женщины, а огонь и гранат – на губах у мужчины…

А потом закончилась земная твердь под ногами, и они рухнули в бездну, оказавшуюся теплой и ласковой водой, и бассейн с нарисованной русалкой в один миг стал Мировым Океаном, бывшим еще до начала человеческих времен. В невесомости плыли тела двух единственных людей на Земле, не было ни силы тяготения, ни силы предрассудков, и она чувствовала его губы везде, всем своим телом, и кричала от счастья, не понимая, что кричит.

Он наслаждался ощущением полета и собственного всемогущества. Он играл на этой божественной скрипке самую прекрасную мелодию, для которой не существует нот и полутонов. Он был единственным мужчиной на земле, и эта женщина была подарена только ему одному…