Бикини

Письменный стол выглядел таким же, каким она его оставила. Мятая карта Тихого океана. Листы бумаги, исписанные почерком Стэнли. Пустая кофейная чашка. Ее любимая ложечка на блюдце, как будто она вышла отсюда вчера.

Анна медленно встала и прошла на кухню, принесла себе кружку кофе. В «машинном отделении», как всегда, трещали телексы. Анна выложила скрученные спиралями засвеченные пленки на стол. Туда же — несколько незасвеченных кассет и наконец футляр с фотоаппаратом.

Отошла к окну и закурила. В дверь постучали, кто-то вошел. Она не обернулась.

— Не следует столько курить, Анна, — услышала она спокойный голос Артура.

Она повернулась. Медленно двинулась в его сторону. По ее лицу градом катились слезы.

— Они действительно хотят взорвать остров? — спросил Артур, обнимая ее.

— Не знаю. Они выгнали оттуда жителей. Посадили на корабль и увезли. Понимаешь? Вытащили из домов, загнали на корабль... А те... тихо ушли, не кричали, не протестовали, стояли на палубе и пели.

— А кто приказал им уехать? Что им обещали?

— Вайэтт. Он обещал, что они вернутся.

— А еще что? Денежную компенсацию? Он сказал, когда они могут вернуться? Они что-нибудь подписывали? Ты видела какие-нибудь документы?

— Нет. Вайэтт просто появился после церковной службы и попросил, чтобы они уехали.

— Он зачитал им какое-то распоряжение? — Артур явно начал злиться. — Какое-нибудь заявление правительства Соединенных Штатов?

— Нет, ничего не читал. Он их просто попросил...

— Попросил? Встал перед ними и попросил? Просто так? — спрашивал Артур, раздражаясь все сильнее. — Ты можешь все это описать?

— Да.

— У тебя есть это на негативах? Ты сняла Вайэтта? Сделала какие-нибудь снимки этого ублюдка? — кричал он все громче.

— Сделала.

— Где они?

— Не знаю. На моем столе. Я напилась в самолете и часть фотографий засветила. Мне было слишком больно, Артур, невыносимо больно...

Он крепко прижал ее к груди. Подошел к телефону.

— Макс, немедленно сюда! Все брось и приходи. Анна вернулась. К завтрашнему утру у меня на столе должны быть все ее снимки с Бикини. Слышишь? Все. Все, что найдешь на пленках. Включая засвеченные, — сказал он решительно. — Да! Ты не ослышался. К утру...

Шофер Артура отвез Анну в Бруклин. На лестнице у дома Астрид ее ждал кот. Когда она поднималась по ступеням, он громко мяукнул. Она остановилась. Кот подбежал к ней и, мурлыча, стал тереться о ноги. Она взяла его на руки, крепко прижала к себе и расплакалась...

Нью-Йорк, Манхэттен, ближе к полудню, понедельник, 1 июля 1946 года

После Бикини Анна снова стала проводить воскресные дни в редакции. По Дрездену, Кельну и по всей «той» жизни сильнее всего она тосковала именно в выходные и спасалась от этой тоски, с головой погружаясь в работу. А теперь для тоски была и другая причина. В редакции ей было легче переживать воскресные дни. Тут были ее фотографии, ее книги, ее цветы в горшочках, ее беспорядок на столе и «ее» розовый холодильник на кухне. Тишину опустевшего холла нарушал лишь стук телексов в «машинном отделении». Когда Анне становилось одиноко, она могла спуститься в лабораторию, к Максу. Макс Сикорски был здесь всегда. И у него всегда находилось для нее время. В это воскресенье тоже. После полудня она пошла к нему, и они вместе проявляли снимки. Особенные снимки.

В субботу утром она встретилась со Стэнли и Дорис в Центральном парке. Было ветрено. Стэнли вез коляску, а Анна и Дорис шли за ним следом и разговаривали. У Анны был с собой фотоаппарат. Вдруг Стэнли вытащил малышку из коляски, взял на руки и прижал к себе. Дорис встрепенулась и подбежала к нему.

— Что ты делаешь?! — воскликнула она. — Ты же ее простудишь!

А Анна начала фотографировать. Стенли убегал, а Дорис его догоняла. Наконец Стэнли остановился. Они стали наперебой целовать младенца. Анна снимала. Подошла поближе и снова снимала. Стэнли передал младенца Дорис. Подошел и обнял Анну.

— А ведь ты обещала, что не будешь плакать. Мы договорились, ты помнишь?

Да, она обещала. Но там, в парке, она плакала по другой причине. Не от жалости к себе и не из-за Эндрю. Там она плакала от радости.

— Я не плачу. Просто что-то попало в глаза...

У маленькой Анны Бредфорд в Центральном парке глаза были еще более голубые, чем у братьев Бредфордов. И более лучистые. Они ярко блестели даже на черно-белых фотографиях.