Отзвуки эха

— Ты должна переодеться, — напомнила настоятельница. Амадея послушно отправилась в гардеробную, чувствуя себя так, словно вместе с одеждой с нее сдирают кожу. Каждый предмет одеяния стал неотъемлемой частью ее существа, и девушка несколько минут неподвижно простояла, глядя на стол, где была аккуратно сложена новая одежда: пальто, туфли, платье, маленькая уродливая шляпка и кое-что из нижнего белья. Все не по размеру, все какое-то мешковатое, неуклюжее. Но какая разница? Все это абсолютно не важно. Мать и Дафна высланы, и один Бог знает, что с ними, а сама Амадея покидает место, где нашла убежище шесть лет назад, где жила, работала и взрослела.

Амадея натянула слишком короткое платье, влезла в жесткие туфли. Шесть лет она носила сандалии, и теперь туфли немилосердно жали.

Только сейчас Амадея увидела, как похудела. В сутане это было совсем незаметно. И теперь, в убогом платье, с коротко подстриженными волосами, она казалась себе настоящим чудовищем и тосковала по простой элегантности своего привычного одеяния. Ей так хотелось снова надеть сутану… Сколько времени пройдет, прежде чем она сможет снова стать одной из сестер-кармелиток! Остается только молиться, чтобы этот день поскорее настал. Амадее страшно было идти в мир, от которого она отреклась шесть лет назад.

Жерар, беспокойно оглядываясь, ждал ее у машины. Он стремился как можно скорее вернуться в замок. Он уже разговаривал о девочке с Вероникой, и та полностью поддержала мужа. Помочь Амадее — это было сейчас единственное, что они могли сделать для Беаты и Антуана, своих друзей, хотя такой поступок переходил границы любой дружбы. Но разве дело в этом? Важно иметь чистую совесть, что в существующих условиях было почти невозможным.

К Жерару подошла мать-настоятельница и что-то тихо ему сказала. Тем временем Амадея скользнула в машину, улеглась сзади на полу, и Жерар накинул на нее попону, пахнувшую конюшней. Знакомый запах, будивший счастливые воспоминания…

Прежде чем накрыться с головой, Амадея в последний раз взглянула на матушку. Женщины долго смотрели в глаза друг другу.

— Благослови тебя Бог, дитя мое. Не беспокойся. Ты скоро будешь дома. Мы станем ждать тебя.

— Благослови вас Господь, матушка. Я люблю вас…

— Я тоже тебя люблю, — прошептала настоятельница. Жерар тяжело вздохнул, поблагодарил выглядевшую очень расстроенной монахиню, медленно выехал со двора и прямиком направился в замок, не повышая скорости, словно едет по обычным делам, но и не сводя глаз с зеркальца заднего обзора. Монахини на всякий случай дали ему корзину фруктов и овощей, чтобы в случае необходимости он смог объяснить свой визит в монастырь.

Но никто его не преследовал. Да и кого может интересовать молодая монахиня? Даже если в монастырь нагрянет полиция, она ничего не добьется. Жерар надеялся, что об Амадее скоро забудут. Она не представляла никакой опасности. Впрочем, как и Беата с Дафной. Но гестапо не могло проигнорировать донос: наказание за служебные промахи было достаточно суровым. Однако если при аресте Беаты с дочерью властям доставались деньги и дом, Амадея не имела ничего, кроме поношенной одежды да четок, подаренных матерью-настоятельницей при расставании.

Жерар въехал во двор замка и обогнул дом. Время было обеденное, и он никого не встретил. Пока обитатели замка были заняты едой, он проводил Амадею в супружескую спальню, где их ждала Вероника. Она обняла молодую монахиню, и обе разрыдались. Жерар вышел, тихо прикрыв дверь спальни. Он предупредил слуг, что у жены мигрень, и не велел ее беспокоить. Предстоял долгий разговор. Следовало выработать план действий. Но сначала необходимо было дать Амадее время хоть немного оправиться от шока. Бедняжка потеряла все. Мать. Сестру. Монастырь. Ту единственную жизнь, которую она знала на протяжении шести лет. Прошлое. Связь с детством.

Она плакала так, что казалось, сердце ее вот-вот разорвется. Вероника Добиньи молча держала девушку в объятиях. Да и чем она могла ее утешить?

Глава 16

В ту ночь Жерар и Вероника долго разговаривали с Амадеей. Почти до утра. Но прежде дождались, когда разойдутся слуги и в доме станет тихо. Только тогда Вероника спустилась в кухню, чтобы приготовить Амадее ужин. Но та не могла есть. Она шесть лет не прикасалась к мясу и теперь растерянно смотрела на яйца с сосисками, которые поставила перед ней Вероника. Кроме того, без монашеского платья Амадея чувствовала себя голой. И хотя она так и не сняла одежду, выданную ей в монастыре, дело было не в этом. Просто она никак не могла свыкнуться с тем, что мир в одночасье перевернулся. И одежда была только одной из ее проблем.