Бикфордов мир

Тяжело вздохнув, Василий взял свой вещмешок в сенях, заполнил его предложенными Григорием продуктами из тюка, а в благодарность по просьбе хозяина отмотал тому метров сто бикфордова шнура, после чего свежеотрезанный конец его снова крепко привязал к лямке и, попрощавшись, вышел из дома. Хотелось пожелать Григорию напоследок чего-нибудь хорошего, но желать ему победы в этой войне было глупо – победить он мог, только убив всех остальных. Остальным же Харитонов добра и вовсе не желал, однако не желал и смерти.

– Эй! – донесся до него окрик Григория.

Харитонов остановился и увидел бегущего к нему хозяина покореженной взлетной полосы.

Подбежав, Григорий протянул Харитонову несколько пачек сигарет «Друг».

– На, пригодятся, – сказал он, отдышавшись, потом хлопнул Василия по плечу и зашагал назад.

Харитонов смотрел ему в спину и мучительно раздумывал, что бы такое ему крикнуть на прощание, чего все-таки пожелать. И когда Григорий был уже на пороге своего дома и собирался войти внутрь, Харитонов не выдержал и что было сил заорал: «Э-ге-гей!!» и замахал рукой.

Григорий обернулся и в ответ тоже поднял руку, махнул ею раз и зашел в дом.

14

Машина резко замедлила ход, но не остановилась.

Водитель чертыхнулся. Его рука потянулась к рычагу ручного тормоза.

– Что это? – сонно спросил только что открывший глаза Горыч.

– Не знаю… – водитель ощутил металл набалдашника, сделанного из зенитной гильзы.

– Включи фары! – посоветовал Горыч.

В свете фар отразилась вода.

Машина остановилась.

И оба сидевшие в кабине затаили дыхание, замерли, прислушиваясь к этому для них давно уже умершему звуку. Но вода, потревоженная колесами машины, вскоре успокоилась, хотя и Горыч, и водитель продолжали слышать уже не звучащий плеск.

Шофер, не отрывавший взгляда от освещенной фарами рефлектирующей поверхности, воображал себе, как он не спеша идет по воде вдоль пущенного горизонтально луча. Идет и чувствует, как промокают его сапоги. Но идет не по дну, а по поверхности, отчего остаются за ним следы круглыми разводами, какие возникают вокруг поплавка во время клева. И вот в какой-то момент он замечает, что вода под ногами кончилась и он вышел на берег, красивый песчаный берег, на котором валяются моллюски, отшлифованные водою куски дерева и обломок весла какой-то затонувшей лодки. И только здесь он остановился, почувствовав что-то странное. Оглянулся. И увидел, что луч прожектора больше не светит ему в спину. Не видно того луча. Но над миром, над этим берегом, освещая все выброшенное морем, встает солнце. И встретившись с солнцем взглядом, шофер ладонью закрыл заболевшие от яркого света глаза. И отвернулся он от солнца, сел на песок. Вспомнил сквозь закрытые глаза Горыча, оставшегося в машине, вспомнил похороненного в далекой прошлой темноте пассажира, так и не дожившего до рассвета. Вспомнил свою жизнь, большая половина которой была вычеркнута мраком. Глаза перестали болеть, и шофер, щурясь, приоткрыл их и уставился на прибрежный песок. Захотелось построить что-то из этого песка, и он погрузил в него свои ладони. Сделал песочную стену, потом другую. Через несколько минут из песка получилась крепость, обращенная своей боевой стороной к воде, словно ожидающая оттуда появления неприятеля. Шофер осмотрелся вокруг и ничего, кроме воды и песка, не увидел. Именно здесь мир делился на две свои половины: воду и твердь. А шофер сидел на их границе и все еще радовался тому, что добрался до берега, над которым встает солнце. И солнце теперь наверняка было вверху, на небе. Глаза он больше не поднимал, но видел свою тень, лежащую на песке и частично покрывавшую только что построенную им крепость. Силы понемногу стали возвращаться к шоферу и будь перед ним какая-нибудь дорога – он бы продолжил свой путь, но дороги не было. С одной стороны плескалась вода, с другой – все пространства были заняты белым искрящимся на солнце песком. Какое-то смутное сомнение стало проникать в мысли шофера. Все еще рассматривая крепость, он почувствовал приближение нового отчаяния. То, что он принял за исполнение своего желания, оказалось лишь очередным заблуждением. Да, он вышел из темноты на солнечный свет. Весь мрак остался в прошлом, но восставшее над миром солнце ничего ему не осветило, не придало его жизни ни смысла, ни цели. И даже, казалось, осложнило дальнейший путь, ведь не видя ничего по сторонам, просто не хотелось никуда идти, в то время как в темноте идти намного легче уже оттого, что можно представить себе много невидимых и несуществующих целей и двигаться к ним на ощупь. Темнота помогает надеяться, скрывая от глаз возможность разочарования, а свет… он, как правда, приводит порой в тупик, сначала ослепив, потом открыв перед человеком бесцельные дальние просторы.