Парадокс Гретхен

А досада на себя, на свое поведение вновь вернулась, как только Ася легла в постель, и вновь начала злобно грызть ее душу, будто пристроилась где-то рядом и уходить ни за что не желала. Лезли и лезли в голову воспоминания, самые противные причем, самые болезненные. Вспомнилось ей вдруг, как Жанночка приходила к ней в гости – всегда со своей тарелкой и чашкой. Ася привыкла и списывала это на странности своей подруги, изо всех сил стараясь не обращать внимания. И даже на Светку наорала однажды, когда та принесла Жанночке кофе в обычной, обиходной домашней чашке. И только сейчас, лежа в постели, вдруг четко увидела то Жанночкино лицо: она будто наслаждалась этим спектаклем, как нежнейшую музыку слушала ее безобразный на Светку ор…

И еще одно воспоминание всплыло. То самое, в дальние уголки памяти запрятанное, которого она страшно боялась – потому и запирала его подальше, под самые надежные и крепкие замки…

Случилось это с ней два года назад. Жанночка тогда уехала подлечиться в какой-то замечательный санаторий, Левушку одного на хозяйстве оставила. Вот он и позвонил Асе: помоги, говорит, в квартире убраться, а то к раковине уже подойти невозможно, грязная посуда прямо на пол вываливается. Она поехала, конечно. Примчалась на всех парах, в дверь позвонила – он и открыл ей, пьяный в стельку… Тут же, с ходу, схватил в охапку и грубо поволок в спальню, она даже опомниться не успела. Даже никакого намека на сопротивление в ней тогда не возникло – так все это быстро, по-хамски произошло. Как будто так и надо. Как будто с ней только так и можно… Лежала потом, натянув одеяло до подбородка, со смятением, с ужасом потолок рассматривала. И убеждала себя изо всей силы, что ничего такого особенного, страшного не произошло, просто Левушка сильно напился и себя не помнил… А Жанночка никогда об этом и не узнает… А Левушка захрапел сразу. Она тихо оделась и ушла домой. И так хотелось по дороге под машину броситься – ужас просто. Будто перечеркнули ее, Асю Макарову, разом Левушкины торопливо-хамские объятия и деловое сопение в ухо, будто выкачали из нее всю женскую суть и выбросили, воспользовавшись, за ненадобностью. А утром Левушка позвонил и как ни в чем не бывало сообщил ей радостную весть, что деньги в институт за Пашкину учебу уже перечислены, что беспокоиться ей по этому поводу целых пять лет не стоит… Правда, при этом добавил жестко:

– А про вчерашнее – забудь. Не было ничего, поняла? И не сердись, Аська. Мне просто надо было это сделать. Ну что это за мужик, который подругу жены не трахнет хоть раз? Правда же? Ничего, Аська. Переморгаешься…

И захохотал в трубку. Весело так захохотал, довольно. А что ей тогда оставалось? Она и постаралась забыть. И думала, что ей это удалось. Но оно живо, оказывается, воспоминание это, и, вернувшись, жжет ее теперь ненавистью и стыдом… Господи, больно-то как… Как же так получилось-то, господи, что стала она настоящим, стопроцентным витамином для сидящих в ее друзьях-покровителях чертей и сама этого не увидела? И ничего вокруг больше не видела: ни жизни, ни детей, ни песен Пашкиных? И обвинить теперь в этом некого, кроме своего собственного черта, который тоже витаминов требует, как Кот говорит… Ну ничего, она с ним еще разберется, с чертом своим. Она ему голову-то открутит, уничтожит его в себе… Хватит, хватит с нее…

14

Следующим вечером Ася с Татьяной долго ехали в переполненном в этот час автобусе на другой конец города. Ася, как обычно, чертыхалась про себя, оказавшись зажатой между широкими спинами, – вот не дал же бог роста! – и с завистью поглядывала на высокую и статную Татьяну, которая стояла так, будто ехала в автобусе совсем одна. Конечно, попробуй-ка, зажми такую… А когда они вывалились наконец со своими сумками из автобуса и уточнили направление, в котором им предстояло двигаться, Ася и вообще приуныла – такая даль несусветная оказалась, а она еще и на каблуках высоких. Однако тут же себя одернула, подумав о том, что сейчас увидит наконец Пашку и поговорит с ним, и все образуется, и, может даже, если повезет, уговорит его вернуться домой… Хотя это вряд ли. Не поверит он ей, конечно же. Она и сама-то себе еще с трудом верила. Все время казалось, что последние события происходят не с ней, а с какой-то другой женщиной. А она, Ася Макарова, ни на что такое совершенно не способна – ни с Жанночкой ссориться, ни на начальницу орать, ни у детей своих прощения просить…

– Ты чего такая задумчивая? – посмотрев ей в лицо с высоты своего роста, спросила вдруг Татьяна. – Идти, что ль, к ним боишься?