Французская революция, Конституция

Как велик спокойно спящий народ! Наутро люди скажут друг другу: "У нас нет короля, однако мы спали довольно хорошо". Назавтра пламенный Ахилл де Шатле и Томас Пейн, мятежный портной, обильно заклеят стены Парижа своими плакатами с объявлением, что Франция должна стать республикой. Нужно ли добавлять, что и Лафайет, хотя ему и грозили вначале пиками, принял величавую осанку, самую величавую из всех? Разведчики и адъютанты спешат наудачу на розыски и преследование беглецов; молодой Ромеф устремляется в Валансьен, хотя со слабой надеждой.

Таков Париж - величественно-спокойный в своей утрате. Но из "Messageries Royales" во всех почтовых сумках далеко разносится электризующая новость: наш наследственный представитель бежал. Смейтесь, черные роялисты, но только в кулак, чтобы патриоты не заметили и, рассвирепев, не пригрозили вам фонарем! Ведь только в Париже имеется величавое Национальное собрание с его внушительным спокойствием; в других местах эту новость могут принять иначе: с разинутыми ртами, выпученными глазами, с панической болтовней, гневом, предположениями. Каждый из этих невзрачных кожаных дилижансов с кожаной сумкой и словами "король бежал" взбудораживает на пути спокойную Францию, превращает безмятежное общественное настроение городов и сел в трепетное волнение и смертельный страх и затем громыхает далее, как ни в чем не бывало. Весть разносится по всем дорогам, до самых крайних границ, пока вся Франция не взбудораживается и не превращается (говоря метафорически) в огромного, злобно бормочущего индюка с налившимся кровью гребнем.

Так, например, кожаное чудовище прибывает в Нант поздней ночью, когда город погружен в глубокий сон. Привезенная весть разом будит всех патриотов, генерал Дюмурье выходит из спальни в халате и видит, что улица запружена "четырьмя или пятью тысячами граждан в рубашках". Кое-где мелькает слабый огонек сальной свечи, масса темных, растерянных лиц под сдвинутыми на затылок ночными колпаками, с развевающимися полами ночных сорочек ждут с разинутыми ртами, что скажет генерал. А над ним, как всегда, спокойно вращается Большая Медведица вокруг Волопаса, равнодушная, как сам кожаный дилижанс. Успокойтесь, жители Нанта: Волопас и Большая Медведица находятся по-прежнему на своем месте; старая Атлантика по-прежнему посылает свои рокочущие волны в вашу Луару; водка будет по-прежнему горячить ваши желудки; это еще не последний день, но один из предпоследних. Глупцы! Если бы они знали, что происходит в эти самые минуты, также при сальных свечах, на далеком северо-востоке!

Едва ли кто находился в это время в Париже или во Франции в большем страхе, чем - кто бы вы думали? - зеленоватый Робеспьер. Удвоенная бледность с тенями, как у повешенного, покрывает его зеленые черты: он слишком хорошо понимает, что патриотам грозит Варфоломеевская ночь, что через двадцать четыре часа его не будет в живых. Одна достоверная свидетельница слышит, как он выражает эти ужасные предчувствия у Петиона. Свидетельница эта - г-жа Ролан, та, которую мы видели в прошлом году сияющей на провозглашении Федерации в Лионе. Последние четыре месяца Роланы находились в Париже, разбирая с комитетами Национального собрания городские дела Лиона, запутавшегося в долгах; за это время они видятся со всеми выдающимися патриотами: с Бриссо, Петионом, Бюзо, Робеспьером и другими. "Все они, говорит красивая хозяйка, - имели обыкновение приходить к нам по вечерам четыре раза в неделю". Эти люди, бегающие сегодня более озабоченные, чем когда-либо, утешали зеленого человека, говорили о плакатах Ахилла де Шатле, о газете, которая будет называться "Республиканец", о приготовлении умов к республике. "Республика? - говорит зеленый со своим сухим, хриплым, нешутливым смехом. - Что это такое?"17 О неподкупный Робеспьер! Увидишь, что это!

Глава пятая. НОВАЯ БЕРЛИНА

Разведчики и адъютанты ехали быстрее кожаных дилижансов. Молодой Ромеф, как мы уже сказали, ранним утром отправился в Валансьен, но обезумевшие крестьяне хватают его дорогой как изменника, как участника заговора и тащат назад, в Париж, в городскую Ратушу и Национальное собрание, которое спешит выдать ему новый паспорт. Теперь даже и птичье пугало - зеленщик с ослом вспоминает о большой новой берлине, виденной им в лесу в Бонди, и сообщает об этом кому следует. Ромеф, снабженный новым паспортом, посылается с удвоенной поспешностью по более надежному следу: через Бонди, Клэ и Шалон, чтобы выследить по дороге в Мец новую берлину, скачет во весь опор.