83  

По улицам Парижа толпа носит поднятых на плечи семерых узников Бастилии, семь голов на пиках, ключи Бастилии и многое другое. Посмотрите также на французских гвардейцев, по-военному твердо марширующих назад в свои казармы и милосердно заключивших в свою середину инвалидов и швейцарцев. Прошел всего год и два месяца с тех пор, как те же самые люди безучастно стояли под командой Бреннуса д'Агу у Дворца правосудия, когда судьба одержала верх над д'Эпременилем, а теперь они участвовали и будут участвовать во всех событиях. Отныне они не французские гвардейцы, а гренадеры Центра Национальной гвардии, солдаты с железной дисциплиной и духом - но не без брожения мысли!

Падающие камни Бастилии гремят в темноте, белеют бумаги из архива. Старые секреты выходят на свет, и долго подавляемое отчаяние обретает голос. Прочтите кусок одного старого письма44[244]: "Если бы для моего утешения и ради Бога и Святейшей Троицы монсеньер благоволил разрешить мне получить весточку от моей дорогой жены, хотя бы только ее подпись на карточке, чтобы показать, что она жива! Это было бы величайшим утешением, которое я могу получить, и я всегда бы благословлял великодушие монсеньера". Бедный узник по фамилии Кере-Демери, о котором, кроме фамилии, ничего больше не известно, твоя дорогая жена мертва, смерть пришла и к тебе! Прошло 50 лег с тех пор, как твое разбитое сердце задало этот вопрос, который впервые услышан только теперь и долго будет отзываться в сердцах людей. Но сумерки сгущаются, и Париж, как больные дети или отчаявшиеся существа, должен, наплакавшись, погрузиться в нечто похожее на сон. Городские выборщики, ошеломленные тем, что их головы все еще на плечах, разошлись по домам; только Моро де Сен-Мери[245], рожденный под тропиками, горячий сердцем, но холодный разумом, будет сидеть с двумя другими в Ратуше. Париж спит, над освещенным городом стоит зарево, патрули бряцают оружием за неимением пароля, распространяются слухи, поднимается тревога из-за "пятнадцати тысяч солдат, идущих через Сент-Антуанское предместье", которых нет и в помине. По беспорядочному дню можно судить о ночи: "не вставая с места", Моро де Сен-Мери "отдал чуть не три тысячи приказов". Что за голова! Как похожа она на бронзовую статую Роджера Бэкона![246] Она охватывает весь Париж. Ответ должен даваться немедленно, верный или неверный: в Париже нет другой власти. Действительно, чрезвычайно холодная и ясная голова, и потому ты, о Сен-Мери, побываешь во многих качествах - от верховного сенатора до приказчика, книготорговца, вице-короля - и во многих местах - от Вирджинии до Сардинии - и везде, как отважный человек, найдешь себе дело.

Безанваль оставил лагерь под покровом сумерек "при большом скоплении народа", который не причинил ему вреда; он идет все более утомленным шагом вниз по левому берегу Сены всю ночь - в неведомое пространство. Безанваль появится еще раз: его будут судить, и он с трудом оправдается. Но его королевские войска, его королевская немецкая гвардия исчезают навеки.

Балы и лимонады в Версале окончены, в Оранжерее тишина, если не считать ночных птиц. Дальше, в Зале малых забав, сидит, выпрямившись, вице-председатель Лафайет при обгоревших свечах, вокруг него развалились на столах около сотни депутатов, а он смотрит на Большую Медведицу. В этот день вторая торжественная депутация отправилась к Его Величеству, вторая, а затем и третья - и все безуспешно. Каков же будет конец?

При дворе все - тайна, но не без панического ужаса; а вы, глупые дамы, все еще мечтаете о лимонадах и эполетах! Его Величеству, которого держат в счастливом неведении, возможно, грезятся двуствольные ружья и Медонские леса. Поздно ночью герцог де Лианкур, имеющий официальное право беспрепятственного входа, получает доступ в королевские покои и излагает с серьезной добросовестностью эту весть Иову. "Но, -говорит бедный Людовик, это же мятеж (Mais c'est une revolte)". "Сир, - отвечает Лианкур, - это не мятеж, это революция".

Глава восьмая. ПОБЕДА НАД КОРОЛЕМ

Поутру четвертая депутация во дворец уже на ногах, еще более торжественная, чтобы не сказать ужасающая, потому что к прежним обвинениям в "оргиях в Оранжерее" добавляется то, что "все обозы с зерном задерживаются"; не смолкают и громы Мирабо. Эта депутация уже готова тронуться в путь, как о! - появляется сам король в сопровождении только двух братьев, совсем в отеческой манере, и объявляет, что все войска и все средства нападения выведены и потому отныне не должно быть ничего, кроме доверия, примирения и доброй воли, в чем он "разрешает и даже просит" Национальное собрание заверить Париж от его имени! Ответом служат радостные восклицания, как будто люди внезапно спаслись от смерти. Все собрание по собственному почину встает и сопровождает Его Величество во дворец, "переплетя руки, чтобы оградить его от чрезмерной давки", потому что весь Версаль толпится и ликует. Придворные музыканты с восторженной поспешностью начинают играть "Sein de sa famille" ("Лоно семьи"), королева выходит на балкон со своими сыном и дочерью и "целует их несколько раз"; нескончаемые "Виват!" разносятся окрест, и неожиданно наступает новое царствие небесное на земле.

  83  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×