78  

Они не проехали и половины города, как за ними уже образовалась небывалая по разномастности и омерзительности свита из всякого сброда — нищие и их «смотрящие», шлюхи и их сводники, продавцы и грязные ребятишки, целые депутации слепых, калек и попрошаек, громко канючивших «por Dios»,[165] были и такие, что передвигались на спинах носильщиков, подгоняя их, множество людей различного возраста и состояния, и просто любопытствующих. Мимо проплывали балконы, где восседали, развалясь, женщины с репутацией домоседок; их лица, кричаще яркие, как обезьяний зад, были размалёваны индиго и almagre.[166] Они пялились на отряд из-за вееров с каким-то пылким жеманством, как трансвеститы в сумасшедшем доме. Во главе небольшой колонны ехали, беседуя между собой, судья и Глэнтон. Лошади нервно переходили в лёгкий галоп, а когда всадники ударяли шпорами по рукам, которые иногда вцеплялись в сбрую лошадей, руки молча отдёргивались.

На ночлег отряд разместился в дешёвой гостиничке на краю города. Её владелец, немец, предоставил её в их полное распоряжение и исчез. Непонятно было, кто станет их обслуживать и кому платить. Глэнтон прошёлся по пыльным комнатам с высокими, сплетёнными из ракиты потолками и наконец встретил одну старую criada.[167] Она сидела, съёжившись, в помещении, которое, должно быть, считалось кухней, хотя из кухонных принадлежностей там были только жаровня и несколько глиняных горшков. Он велел ей согреть воду для мытья, пихнул горсть серебряных монет и поручил приготовить какой-нибудь еды. Она, замерев, глядела на деньги, пока он не шуганул её, и как во сне пошла по коридору, держа монеты в пригоршнях, словно птицу. Поднявшись по лестнице, она исчезла из виду, что-то громко крикнула, и вскоре вокруг хлопотало множество женщин.

Вернувшись в холл, Глэнтон обнаружил там пять лошадей. Он отогнал их шляпой, подошёл к двери и выглянул наружу, где стояла молчаливая толпа зевак.

Mozos de cuadra, громко произнёс он. Venga. Pronto.[168]

Протолкавшись вперёд, к двери приблизились двое ребят, вслед за ними подошли ещё несколько. Глэнтон жестом подозвал самого рослого, положил ему руку на голову, развернул мальца кругом и посмотрел на остальных.

Este hombre es el jefe,[169] объявил он. «Главный» стоял с важным видом, постреливая вокруг глазами. Глэнтон повернул его к себе и оглядел.

Те encargo todo, entiendes? Caballos, sillas, todo.[170]

Si. Entiendo.[171]

Виепо. Andale. Hay caballos en la casa.[172]

«Главный» обернулся к толпе, выкрикнул имена полудюжины приятелей и, когда те подошли, повёл их в дом. Когда Глэнтон вошёл в холл, они уже вели лошадей — некоторые были известны тем, что убивали людей, — выговаривая им, к двери, и самый маленький пацан еле доставал до брюха лошади, за которой взялся ухаживать. Глэнтон прошёл в ту часть дома, что выходила во двор. Он искал бывшего священника, которого обычно посылал за шлюхами и выпивкой, но того нигде не было. Поразмыслив, кого выбрать, чтобы можно было надеяться на возвращение гонца, он остановился на Доке Ирвинге и Шелби, вручил им пригоршню монет и вернулся на кухню.

Когда стемнело, во дворе за гостиницей уже жарились на вертелах полдюжины козлят, и их почерневшие тушки поблёскивали в дымном свете. Судья прогуливался вокруг в своём холщовом костюме, мановением сигары раздавая указания поварам, а за ним, держась в трёх шагах позади, двигался струнный оркестр из шести музыкантов — все люди пожилые и серьёзные, которые всё время что-то наигрывали и следили за каждым его движением. На треножнике в центре двора висел бурдюк с пульке; Ирвинг уже привёл целую толпу шлюх — двадцать-тридцать дамочек самого разного возраста и габаритов; у дверей расположился обоз фургонов и повозок, за которыми присматривали импровизированные маркитанты, наперебой предлагавшие свои товары; вокруг волновалось море городских жителей, десятки приведённых на продажу полуобъезженных лошадей вставали на дыбы и тихо ржали; тут же были жалкого вида коровы, овцы, свиньи и их владельцы; и вот уже почти весь город, где Глэнтон с судьёй надеялись остаться в тени, стоял у их дверей, и начиналось что-то вроде карнавала, неизбежно связанного с праздничным настроем и растущими безобразиями. Именно этим отличались в здешних краях людские сборища. Во дворе развели огромный костёр, и с улицы казалось, что вся задняя часть гостиницы охвачена огнём, а тем временем постоянно прибывали новые торговцы с товарами, новые зеваки и группы угрюмых индейцев яки в набедренных повязках — эти надеялись получить работу.

  78  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×