Ребенок, который был вещью. Изувеченное детство

Внезапно она хватается за ручку и распахивает дверь.

— Ладно, ладно, — улыбается мама. — Пусть мальчик сам решит.

Она наклоняется так, что ее лицо оказывается всего в нескольких сантиметрах от моего. Я чувствую сильный запах перегара. Ее глаза холодны, как лед, от них веет неподдельной ненавистью. Как бы я хотел отвести взгляд. Как бы я хотел вернуться в гараж. Тихим хриплым голосом мама говорит:

— Если считаешь, что я плохо с тобой обращаюсь, можешь идти.

Я забываю о том, что мне нельзя двигаться, и смотрю на отца. Он не замечает моего взгляда — слишком занят выпивкой. В голове крутится туча мыслей, но пользы от них никакой. Я не могу понять, в чем смысл новой «игры». И вдруг меня осеняет: это уже не игра. Буквально за несколько секунд я понимаю, что судьба предоставила мне шанс сбежать — и спастись. Я мечтал об этом много лет, но невидимый страх все время останавливал меня. И сейчас я говорю себе, что все как-то слишком просто. Безумно хочется оторвать ноги от пола и переступить через порог, но их словно парализовало.

— Ну так что? — кричит мама мне в ухо. — Выбор за тобой!

Время как будто остановилось. Я не отрываясь смотрю на ковер и слышу мамин насмешливый шепот:

— Никуда он не уйдет. Мальчик никогда не уйдет. У него кишка тонка.

Чувствую, как меня охватывает дрожь. На секунду закрываю глаза и представляю, будто я далеко-далеко. Представляю, как выхожу из дома. И улыбаюсь про себя. Я отчаянно хочу уйти. Мысленная картина становится все ярче, и я чувствую, как внутри разгорается неизвестно откуда взявшееся тепло. И вдруг я чувствую, что мое тело начинает двигаться. Распахнув глаза, я смотрю вниз, на свои стоптанные кроссовки. Ноги сами перешагнули через порог. «Господи! — шепчу я про себя. — Не могу поверить, я это сделал!» И страх не дает мне остановиться.

— Вот! — торжествующе произносит мама. — Мальчик решил уйти. Сам решил. Я его не заставляла. Запомни, Стивен. Ты своими глазами видел, что я не выгоняла мальчика.

Я выхожу на крыльцо, прекрасно понимая, что мама сейчас схватит меня и рывком втащит в дом. Я даже ощущаю, как зашевелились волосы на шее, как мурашки побежали по спине. И ускоряю шаг. Поворачиваю направо и начинаю спускаться по красным ступенькам. Слышу, как мама с папой выглядывают за порог.

— Роэрва, — тихо говорит отец, — Роэрва, это неправильно.

— Почему же? — равнодушно отзывается она. — Помни, он сам так решил. К тому же он вернется.

От радости я не слишком понимаю, куда ставлю ноги, поэтому спотыкаюсь и чуть не лечу кувырком со ступенек. Приходится цепляться за перила, чтобы не упасть. Выхожу на дорожку, ведущую к дому, точнее, прочь от дома; пытаюсь дышать ровно. Потом поворачиваю направо и иду по улице до тех пор, пока не убеждаюсь, что из дома меня не видно. И тогда я срываюсь с места и бегу. Я пробегаю пол-улицы, прежде чем на мгновение останавиться, обернуться и посмотреть на «сумасшедший дом».

Я упираюсь руками в колени и восстанавливаю дыхание. Прислушиваюсь — вдруг мама уже едет за мной на семейном фургоне? До сих пор не верится, что она так легко меня отпустила. Я знаю: она обязательно пустится в погоню. Отдышавшись, я снова ускоряю шаг. Вот и конец Крестлайн-авеню. Отсюда тоже видно наш маленький зеленый дом. Но никаких фургонов на дороге нет. Никто не бежит вслед за мной. Никто не кричит, не пытается ударить. Я не сижу на лестнице, ведущей в гараж, меня не бьют по лодыжкам палкой от метлы и не закрывают в ванной вместе с очередным ведром, полным раствора аммиака и отбеливателя.

Мимо проезжает машина, я провожаю ее взглядом и машу рукой ей вслед.

Хотя на мне порванные штаны, заношенная до дыр футболка с длинными рукавами и стоптанные кроссовки, я готов лопнуть от счастья. Мне тепло. Я говорю себе, что никогда не вернусь назад. Столько лет я жил в страхе, терпел побои и издевательства, питался тем, что мог найти в мусорном ведре, — уж теперь-то я не пропаду.

У меня нет друзей, мне негде спрятаться и не к кому обратиться за помощью. Но я точно знаю, куда направляюсь — к реке. Много лет назад, когда я еще был членом семьи, мы каждое лето ездили на Рашн-Ривер в Гверневилль. Дни, когда мама учила меня плавать на пляже Джонсона, когда мы с отцом ходили на горки, а вечером всей семьей любовались закатом на берегу, когда мы с братьями могли часами лазать по старому обгоревшему пню перед нашим летним домиком, навсегда останутся самым счастливым временем моей жизни. Воспоминания о сладком аромате гигантских секвой и зеленой речной глади заставляют меня улыбнуться.