Как все это начиналось

Антон открыл вино и налил в пластиковые стаканчики. Он глубоко, блаженно вздохнул.

— Это — как сказать? — сегодня я в раю. — Антон поднял свой стакан: — Спасибо, что сделали этот рай. — Он обвел взглядом все вокруг. — Деревья, трава, олени. Теперь на грязной стройке я буду думать об этом.

Потом они снова шли. На этот раз быстрее, внимательно глядя под ноги, то переговариваясь, то молча, и эта тишина была не напряженной, а естественной. Роуз шла и думала: «Если ты идешь рядом с человеком и знаешь, что тебе не обязательно поддерживать разговор, это что-то да значит». Ее волновала быстрая ходьба, яркий весенний мир вокруг них, его общество.

Когда они сели отдохнуть на скамейку под огромным дубом, она рассказала ему, как проводила школьные каникулы:

— Мама с папой любили гулять. Помню, мы как-то отправились в поход вдоль стены Адриана. Это на севере, там такие огромные открытые пространства. Не то что здесь. Вам бы понравилось. Вот бы… — Она осеклась, полезла в карман за платком, чувствуя, что он внимательно смотрит на нее, высморкалась, встретилась с ним глазами и догадалась, что он понял насчет этого «вот бы…».

Они опять замолчали, потом Антон сказал:

— Может быть, я поеду туда, когда снова стану бухгалтером. С деньгами и машиной. — Он улыбнулся.

— Мама говорит, что вы читаете все лучше и лучше.

— Да. Мне кажется. Еще чуть-чуть — и я начну искать работу.

— Отлично. Просто здорово. Вообще-то, я не очень представляю себе вас в офисе. Вы не производите впечатления офисного работника. Но и на стройке не могу себе вас представить. Нет, только не на стройке.

— О, я очень офисный, — рассмеялся он. — Потому что это то, что я умею, всегда могу. У меня это получается, я могу зарабатывать этим деньги.

— Да, вот и я тоже «офисная», но в каком-то более узком смысле. Когда мне приходится заниматься счетами, я понимаю, что у меня это не получается. К счастью, мне приходится разве что разбирать счета и заполнять чеки, которые работодатель потом подписывает.

— Какой же он, ваш офис?

— Зачем вам?

— Чтобы я мог представить вас там.

— Это всего лишь маленькая комнатка с окном в сад. Письменный стол, картотека, кресло с коричневой обивкой, в котором я сижу не часто. Гравюра над камином — Лондон в восемнадцатом веке.

— Что вы видите из окна?

— Траву, которую давно пора подстричь. Это напоминает мне о том, что я должна вызвать садовников. На заднем плане — два дерева, иногда белка прыгает с одного на другое. И голуби.

— Теперь я это вижу, — грустно произнес он. — Хорошо.

Они еще немного посидели молча, потом Роуз поднялась.

— Пойдемте.

Пока они гуляли, утро перетекло в день, и вот теперь наступал вечер. Свет стал мягче, тени удлинились. Они шли по дороге, ведущей обратно к платформе.

— Боюсь, что мы уходим, — сказал Антон, наклонился и поднял что-то с земли. — Как это называется?

— Желудь. Он упал с дуба. Остался с прошлой осени.

— Желудь. Еще одно слово.

— Не очень нужное.

— Никогда не знаешь, что будет нужно. — Он зажал желудь в кулаке, потом аккуратно опустил его в карман своей кожаной куртки и с улыбкой посмотрел на нее.

Она не отвела глаз. Антон тоже. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Слишком долго. Недостаточно долго.

Подул легкий ветерок. Роуз стала надевать курточку, Антон хотел помочь ей, и его рука оказалась у нее на плече. На секунду, на долгую-долгую секунду. Она чувствовала это всю дорогу домой в метро. Этого просто не может быть. Это не должно было случиться. Но так уж вышло.

12

Генри несколько сник. Он и представить себе не мог, что съемки — столь трудоемкий процесс, что будет так много ожидания и ничегонеделания. Он как-то не рассчитывал на бесконечные препирательства режиссера Полы — той самой высокой блондинки, которая приезжала в Лэнсдейл-Гарденс, — с оператором, звукооператором, Марком, еще одним ассистентом, роль которого была ему, признаться, не до конца ясна. Почему надо целыми днями бродить по Лондону, чтобы выбрать подходящее место, где снять Генри, рассуждающего о закулисной жизни Лондона с каким-нибудь выразительным экспонатом в руках?

С одним из статистов, продавцом газет и журналов, пришлось особенно трудно. Он был готов служить фоном для Генри, но за деньги. Цена все время росла. Только что он выхватил мобильный телефон, явно желая договориться о повышении ставки, и Генри услышал, что речь идет о тридцати фунтах.