— А свои у тебя кто?
— Кто из части, кто из команды. А, ты же не в курсе… Я же почти с детства в каратэ попал. Очень удачно, у меня хорошие данные были. Но в чемпионы не вышел — две тяжелые травмы, да и учиться я тогда хотел. Выступать бросил, не вернулся, хоть потом и зажило все. И в институт передумал, в армию пошел. Очень мне тогда спецназ нравился, насмотрелся киношек… Хотя народ там действительно нормальный. Когда Томку встретил, думал бросать это дело, она все время боялась, что опасно. А тут — срок… Вот и бросил. А когда вернулся — своих стал искать. Главным образом тех, кто на мели остался. Слушай, а ты бы ко мне пошел? Я вижу, у тебя тоже спецподготовка… Да и врач мне пригодился бы.
— Да я только-только устроился, — даже растерялся Павел.
— Ну и не бросай, совмещать можно. У нас тут для спасателей работы не так чтобы очень… И на двух не надорвешься. Ты ведь уже не больной?
— Да вроде нет, — машинально ответил Павел, думая, с чего бы это Серый так быстро записал его в свои.
— И деньги опять же. Семью-то кормить надо будет.
— Какую семью? Я ж один.
— Сегодня — один, завтра — пятеро… — Серый свернул в уже знакомый Павлу проезд и затормозил перед железными воротами. — Ну вот, довез в целости и сохранности.
Ворота тут же поехали в стороны, из будочки вышел охранник, пошел к машине. Серый вылез из машины вслед за Павлом, взял у охранника ключи, отдал Павлу, сказал, специально ни к кому не обращаясь:
— Я въезжать не буду. Ну, до встречи.
Охранник тут же вернулся в свою будку, и ворота стали съезжаться.
— До встречи, — кивнул Павел, пожимая жесткую ладонь Серого и глядя на полированное корыто, в котором его привезли. И вдруг засмеялся.
— Ты что? — подозрительно спросил Серый, тоже оглядываясь на свою машину.
— Любуюсь. Все-таки это что-то невероятное… Где ты ее взял?
— Где взял, где взял… Не купил же! — Серый тоже заулыбался. — Мне ее свои ребята сделали. Долго делали, почти два года. У меня один такой мастер есть, прямо генеральный конструктор. Сидели вместе. Теперь вот у меня, машины чинит. Ну и выдумывает по ходу дела всякое-разное. Умеет.
— Умеет, — согласился Павел. — Такое выдумать — это уметь надо. А зачем тебе такая? Ты любую купить мог.
— Зоя в другие машины до сих пор почти никогда не садится. Так, если уж совсем выхода нет… А детей и вовсе ни за что не посадит. И Томка машин опасается, хотя, конечно, не так… Она ведь все тогда видела. Ну, Сашкину машину под рекламным щитом. А на эту хоть пять щитов урони — ей чихать. Без колес неудобно все-таки, вот мы Серенькую и сочинили.
— Почему серенькую? — не понял Павел. — Она не совсем серенькая, она немножко и зелененькая.
— А это ее так зовут — Серенькая. — Серый опять с очень довольным видом улыбнулся. — Томка так назвала. Она ее любит, прямо как… ребенка. Ну, пока.
Помрачнел, повернулся и полез за руль, двери бесшумно закрылись, и Серенькая, почти на месте повернувшись на сто восемьдесят градусов, через пару секунд исчезла в солнечном отблеске на безупречной полировке и темных стеклах. Но Павел успел заметить еще одно, чего не заметил раньше, — над номером во всю ширину багажника тянулась какая-то штука, что-то вроде карниза, и вдоль всего карниза шла надпись: «Не уверен — не догоняй». Павел опять невольно засмеялся, сообразив, что эта каракатица по имени Серенькая ему страшно нравится.
Из будки опять вышел охранник, сказал озабоченно:
— Мы вашу машину на стоянку поставили. Может, под землю загнать? Опять дожди обещают, заляпает всю, экология-то нынче какая…
— Экология тут у вас обалденная, — искренне сказал Павел, поведя носом в сторону розовых кустов, заполонивших двор. — Я такую экологию сто лет не видал… А если и заляпает — хрен с ней, не жалко, мне такая машина не нужна.
— Понял, — кивнул охранник. По лицу было видно, что соврал.
Макаров встретил его сегодня уже спокойнее, хотя и опять выразил недовольство:
— Ты чего так долго? С утра смылся — и пропал, честное пионерское… Возни там много, да? Надо тебе рабочих найти. Иди поешь, все на плите.
Макаров сидел на полу в большой комнате, обложившись растрепанными справочниками, еще более растрепанными журналами, чертежными досками с приколотыми к ним листами ватмана, и сосредоточенно думал, неподвижно держа перед собой карандаш, как дирижерскую палочку. Павел остановился в дверях, любуясь этой картиной. Работающий Макаров ему нравился не меньше, чем разговаривающий Макаров.