Время зверинца

— В чем дело? — спросила Ванесса.

Я приблизил, насколько хватило смелости, свое лицо к ее рту, жадно ловя табачное дыхание.

Что-то подсказало мне, что идея с перчатками не годится.

— Просто ехал мимо, — сказал я, — и подумал: почему бы нам с вами не выпить по бокалу вина?

— Здесь?

Мне всегда было трудно ее понять, ибо даже простейшие слова в ее устах звучали как-то загадочно. Что она имела в виду под словом «здесь»? Прямо на пороге? На этой улице? в Натсфорде? в Чешире? в Англии? в Европе? в пределах Вселенной?

У меня, должно быть, глупейшим образом отвисла челюсть. — Я не могу вас впустить, — сказала она.

— На это я и не рассчитывал, — нашелся я наконец. — Но если где-нибудь вне дома…

— Вне дома?

И вновь неясность. В саду? на тротуаре? в сточной канаве?

— То есть в каком-нибудь пабе или баре.

— Я не хожу в пабы и бары.

— И я тоже, — сказал я. — Тогда ужин в ресторане?

— Я только что поела.

— Гамбургер? Рыба и чипсы?

— Это тоже еда. Вы что, не слышали? Я только что поела.

На это Гидеон в комедиантскую пору своей биографии сказал бы, почесав в затылке:

— Тогда можно вас просто натянуть?

Однако я не был комедиантом. Мне было двадцать четыре года, и я писал роман, выгоняя на бумагу тараканов из своей башки.

Генри Миллер с ходу предложил бы ей заняться сексом. Или попросил бы ее показать свою киску. Но я, увы, не был и Генри Миллером.

В конечном счете я сделал то, что, пожалуй, шокировало бы самого Миллера, а с ним до кучи Леонарда Коэна и Нормана Мейлера. Я сказал: раз она не желает, может, тогда ее мама будет не против?

Вопрос «Не против чего?» был ожидаем.

«Не против того, чтобы я ее натянул», — следовало сказать, но у меня язык не повернулся.

14. ОКР

К сожалению, мы достигли Манки-Миа лишь затемно и потому не встретились со знаменитым пеликаном, охраняющим подступы к пляжу. Как правило, гости Манки-Миа, прежде чем приобщиться к местным развлечениям, подвергаются придирчивому осмотру со стороны этого пеликана. И если вы ему не понравитесь, можете заранее попрощаться с дельфинами, не говоря уже про мартышек.

В обычных ситуациях дочка с мамой были неразлучны, но сейчас Ванесса не захотела спать в одном фургоне с Поппи. Дело в том, что пьяная Поппи храпела. Не то чтобы оглушительно, но достаточно громко, чтобы испортить своей дочери удовольствие от «пребывания на природе». Мы находились в окружении мотелей, коттеджей, баров, кафе и ресторанов; здешний кемпинг предоставлял все виды современных удобств и даже излишеств — стоило нам попросить, и они провели бы шланг от цистерны с красным вином до краника в нашем фургоне; однако само это местечко лежало в полутысяче километров от автострады, на мысу, напоминающем нос профиля Западной Австралии, глубоко вонзенный в Индийский океан. Мы были далеки отовсюду, что соответствовало намерениям Ванессы, затеявшей эту поездку с целью отдалиться от всего: от меня, от моих книг, от собственного сочинительства, от болезнетворного Лондона, где последняя научная оценка перспектив нашей цивилизации — сделанная еще до самоубийства Мертона и закрытия нашего любимого книжного магазина — была сродни смертному приговору. «Будет так здорово послушать тишину, — говорила она, — или звуки другой жизни, никак не связанной с человеком». Я слабо представлял себе, какие звуки она имела в виду. Шум волн? Щелканье пеликаньего клюва?

Ночные крики дельфинов? Она и сама толком не знала, что хочет услышать; зато она знала точно, чего ей слышать не хочется. И первым номером в черном списке значился храп ее матушки. Под вторым номером шел я с разговорами на любую тему.

Мы сняли комнату в мотеле и перевели туда полусонную Поппи, которая при этом изъявила желание ужинать.

— Ложись и спи, — сказала ей Ванесса.

Ее слова действовали на Поппи как заклинания. Стоило Ванессе сказать «спи», и ее мама погружалась в сон. К тому моменту, когда мы закончили проверку выключателей и кондиционера в ее номере, Поппи уже храпела в постели…

— Ты посмотри на это! — чуть погодя говорила мне Ванесса.

Ее слова оказывали гипнотическое действие и на меня, так что я послушно смотрел. Мы ужинали в ресторанчике под открытым небом с видом на Акулью бухту. Воздух был теплым и шелковистым, на море стоял почти полный штиль.