Время зверинца

— Мне это до лампочки, Джеффри, — сказал я.

Он начал что-то рассказывать о рулевом управлении.

— В гробу я это видел, Джеффри, — сказал я.

— Ха! Ха! — снова произнес он и покачал головой. — Ты еще скажи, что не знаешь, какая это модель.

— Вот что я тебе скажу, Джеффри: я понятия не имею, что это за модель.

— Это все писательские штучки?

— Отнюдь. Такой штучки точно нет ни у одного знакомого мне писателя.

— Я не об этой тачке, а о писательском притворстве, будто вас вообще не интересуют машины.

— Меня интересуют машины. И мой главный интерес в том, чтобы не разбиться, когда я в них еду.

Нажатием кнопки он сложил крышу кабриолета и надавил на газ. Встречный поток воздуха красиво развевал его волосы, тогда как мои намертво прилипли ко лбу, покрытому холодной испариной.

— Разве не здорово? — спросил он, хлопнув меня по ноге. — Признайся, что тебя это заводит!

Даже когда Джеффри не употреблял слово «признайся», оно подразумевалось во всех наших беседах. Он считал, что я постоянно лгу — о моем браке с Ванессой, о женщинах, о машинах, об успехах Джеффри в бизнесе, о моде, об Уилмслоу, о деньгах — короче, обо всех вещах, от которых я будто бы хотел избавиться, и о тех, которые будто бы мечтал заполучить, ибо их уже имел Джеффри. Его «признайся» предполагало мое признание в том, что я хочу быть таким, как он. Мой брат был не в состоянии понять, что я просто хочу быть собой и делать то, что делаю.

Его нельзя было назвать проницательным, однако так получилось, что скептицизм Джеффри имел под собой основания.

Пусть я и не хотел походить на него, но и быть собой мне в последние четыре-пять лет нравилось все меньше. Связь времен распадалась. Меня мучили хронические запоры. Я был пойман на краже в Оксфэме. Мне давали слишком много звездочек на «Амазоне», из-за чего никто не желал читать такого подозрительно хорошего писателя. Даже Поппи, обладать которой я так мечтал, была бы более доступной, окажись я кем-нибудь другим, а не самим собой — то есть мужем ее дочери. Правда, еще неизвестно, что и кого бы я желал, будь я кем-то другим.

Ни в чем из вышеизложенного я и не думал признаваться Симпатяге Джеффри.

Забавно, что он был не единственным, кто стремился выжать из меня всякого рода признания. Ванесса также была убеждена, что я кругом заврался и что только чистосердечное признание поможет мне освободиться от всего этого — от запоров, от эгоцентризма и от себя самого. Брюс Элсли добивался от меня признания в плагиате. Мой литагент хотел, чтобы я признался в тайной склонности к сочинению триллеров. Сэнди Фербер думал услышать мои признания в любви к интерактивным историям как наилучшим заполнителям жизненных пауз. Мишна Грюневальд ожидала, что я признаюсь в противоестественном отрицании своего еврейства. А сочинительница биографических романов Лайза Годальминг требовала, чтобы я признал себя давним поклонником ее мыльных радиоопер для Би-би-си, посвященных династии Тюдоров. При этом она полагала всего лишь притворством мое безразличное отношение к тому, мог или не мог Ричард Двадцать Седьмой произвести на свет наследника престола, оставаясь в лоне католической церкви и рубя головы членам парламента.

— Признайся, — сказала она мне во время нашей последней встречи на какой-то вечеринке, — признайся, что ты неравнодушен к истории.

— Только не в твоем изложении, Лайза.

Когда-то — недолгое время — мы были любовниками и сейчас могли общаться без церемоний и без обид. Впрочем, она мне все равно не поверила. Покидая вечеринку, она послала мне воздушный поцелуй и пообещала вскорости добавить к нему свой новый шедевр.

Послание прибыло с курьером на следующее утро. Дарственная надпись на книге гласила:

Дорогому Гаю.

Читай, наслаждайся и знай: я храню твою тайну.

Подарку с таким посвящением вряд ли обрадуется ваша жена, случайно его обнаружив, но это была не единственная причина, по которой я отправил его в бумагорезку. Мне не хотелось, чтобы потомки, наткнувшись на эту книгу в домашней библиотеке, сочли дарственную надпись подтверждением моей любви к такой литературе. Нет, я не притворялся безразличным. И я не питал тайного пристрастия к чтению дерьма.

25. КОНЕЧНАЯ ТОЧКА

— Признайся, что… — вновь завел шарманку Джеффри, в лучах закатного солнца паркуясь перед пабом.