91  

– Я не пьяная! – возмутилась Ольга. – Просто я не ела ничего, а тут еще стрессы всякие… Пусти! Сейчас я умоюсь холодненькой водичкой, и все будет в поряд… Ой!

Игорь подхватил ее на руки и понес куда-то, тихо бормоча:

– Вот глупая… Боится она… Не понравится она… Уволится она… Ах ты глупая, хорошая моя, маленькая моя, солнышко моё, радость моя, ты даже представить не можешь, как я тебя люблю, пьяненькая моя, красавица моя, моя, моя, ни за что не отпущу…

Игорь еще что-то говорил, укладывая ее на кровать, и она опять испугалась, когда он принялся разувать и раздевать ее, но он пресек ее попытки сопротивления очень веским аргументом:

– Ты же не покажешься Чижику в таком виде? Спать, спать, спать… Проснешься – и пойдем к Чижику.

– Да, – со вздохом согласилась Ольга. – Придется проспаться. А ты будешь со мной спать?

– О господи, – бормотал Игорь, стаскивая с нее рубаху. – Даже и не надеялся услышать… Может, тебя все время шампанским поить надо?

– А оно дорогое? – спросила Ольга, безуспешно борясь со сном.

Она еще слышала, как Игорь смеялся и что-то говорил, еще чувствовала, как он ее целует и обнимает, и даже сама что-то пыталась сказать, но потом уже и не пыталась, потому что поняла, что уже спит – наверняка это был сон, потому что она продолжала слышать его голос, видеть его глаза и ощущать его горячие губы и руки, но нисколько не боялась, а так не могло быть наяву, уж она-то знала, значит – сон… И когда проснулась, то сразу встретилась с ним взглядом, почувствовала его руки и услышала его голос.

– Ты мне так и не сказала, чего боишься, – шепнул Игорь и потерся носом о ее щеку.

Ольга старательно повспоминала, но никак не могла сосредоточиться, потому что вдруг обнаружила, что не только он крепко обнимает ее, но и она сама совершенно бесстыдно обхватывает руками его талию.

– Ты голый, – обвиняющим тоном сказала она, не придумав ничего другого.

– От такой слышу.

Игорь засмеялся и опять принялся целовать ее, и тогда она тоже засмеялась, но на всякий случай спросила:

– Ты не передумал на мне жениться?

– Не протрезвела еще, – сказал Игорь, заглядывая ей в глаза счастливыми и немножко шальными глазами. – Как это я передумаю? Ты бы не передумала…

И тут она уткнулась носом ему в плечо и разрыдалась, выплакивая все свои страхи и обиды, смывая с души многолетние наслоения тоски, отчаяния и безнадежности, и она нисколько не боялась плакать при нем, потому что ей нечего было бояться, потому что он тоже не боялся ее слез, и не сердился, и не делал вид, что ничего не замечает… Он смотрел на нее улыбающимися глазами, вытирал ее мокрые щеки большими горячими ладонями и рассказывал, какая она необыкновенная, и как он ее любит, и как они будут жить-поживать и добра наживать, и как поедут в свадебное путешествие, например в Париж… Нет? Ну, в Грецию… И не в Грецию? Ну, куда она захочет – туда и поедут. Хорошо-хорошо, если она никуда не хочет – никуда и не поедут. Медовый месяц у них будет здесь. В ее квартире, и чтобы никого рядом, только они вдвоем… Ольга постепенно перестала плакать и испуганно вспомнила:

– А давно мы здесь? Как же там Чижик один? Ой, давай собираться скорее, стыд какой, ребенка бросили…

– Вокруг Чижика там целый хоровод, – сказал Игорь, не выпуская ее из рук. – Ничего с Чижиком не случится. Давай мы еще немножко здесь задержимся? И квартиру ты так и не посмотрела…

Посмотрев квартиру, Ольга еще немножко поплакала – потому, что у нее есть своя квартира, и потому, что всю жизнь она мечтала поселиться в своей квартире вместе с мамой, и потому, что своя квартира, оказывается, ей совсем не нужна… И еще потому, что это было совершенно новое для нее ощущение – не бояться плакать, не скрывать слез.

Наверное, Инга Максимовна все-таки была права – Ольге понравилось плакать. Во всяком случае, она за всю свою прежнюю жизнь не плакала столько раз, сколько раз могла заплакать по самым вздорным поводам и вообще без повода в первые дни новой жизни. В гостях у Галки, рассказывая о переменах в судьбе, Ольга поплакала скорее за компанию с Галкой – та ревела в три ручья и почему-то просила не забывать ее. На свадьбе слегка прослезилась потому, что Инга Максимовна приказала ей надеть фату, и потому, что на высоких каблуках было страшно ходить. Потом время от времени она плакала из-за вечной войны между Шуркой и Сашей-маленьким – от огорчения; из-за того, что Шурка обстригла свои крашенные рыжие патлы и опять стала жгучей брюнеткой – на этот раз от радости; из-за того, что у Чижика оказался музыкальный слух, а Ольга не могла научить ее играть на пианино – сама не умела… Да, признавалась она себе, ей нравилось плакать. И не сам процесс, а поведение Игоря, присутствующего при этом процессе. Когда она плакала, Игорь всегда очень вдумчиво расспрашивал о причине слез, заглядывал ей в глаза своими черными смеющимися глазами, заботливо вытирал ей нос первой подвернувшейся тряпкой – собственной майкой, шторой, банным халатом, – предлагал самые неожиданные методы утешения… И в конце концов она начинала смеяться, и он смеялся, а когда она однажды спросила, почему он не сердится из-за ее частых слез, он серьезно ответил:

  91  
×
×