Механическая принцесса

Он взял дрожащую руку Адель, прикоснулся кончиком стило к ее коже и начал нанесение.

Черные линии потянулись от кончика стило, а Адель пришла в изумлении от того, как символ Силы сформировался на бледной внутренней поверхности руки, изысканному узору линий, пересекающихся друг с другом, с ее венами, охватывающий ее руку.

Ее тело напряглось, зубы впились в нижнюю губу.

Ее глаза сверкнули в сторону Алозия, и он пригляделся к тому, что он в них увидел.

Боль.Это было нормально чувствовать некоторую боль при наложении меток, но то что он увидел в глазах Адель — было агонией.

Алозиус дернулся вперед, и стул, на котором он сидел, отлетел назад.

- Стойте! - закричал он, но было уже поздно. Руна была закончена.

Безмолвный Брат отступил и пригляделся.

На стило была кровь.

Адель захныкала, помня о наставлении дедушки не плакать — но затем ее кровавая, рваная кожа начала отходить от костей, в месте под руной кожа начала чернеть и жечься, она уже не могла сдерживаться, она откинула голову и начала кричать, кричать...

Лондон, 1873.

- Уилл? - Шарлотта Фейрчайлд обнаружила двери тренажерной комнаты института открытыми. - Уилл, ты здесь?

Единственным ответом было приглушенное ворчание. Дверь полностью распахнулась, открывая вид на широкую комнату с высоким потолком.

Шарлотта сама тренировалась здесь, пока росла, и она знала каждую основу половиц, старую щель, закрашенную на северной стене, плавное квадратное окно, настолько старое, что основание было толще, чем вершина. В центре комнаты стоял Уилл Херондейл, в его правой руке был нож.

Он повернул голову, чтобы посмотреть на Шарлотту, и она опять подумала, каким же странным он был ребенком — в двенадцать лет и уже едва ли ребенок. Он был очень симпатичным мальчиком, с густыми черными волосами, волнистыми в местах, где они касались воротника — теперь же мокрые от пота и прилипшие ко лбу. Когда он впервые появился в Институте, он был весьма загорелым — от деревенского воздуха и солнца, хотя за шесть месяцев городской жизни этот цвет поблек, и на его скулах стал проявляться румянец. Его глаза были необычайно ярко—синими. Однажды он станет весьма красивым мужчиной, если, конечно, не будет оставаться таким же хмурым, что, несомненно, портит его лицо.

— Что случилось, Шарлотта? — спросил он надломленным голосом.

Он по-прежнему говорил с легким валлийским акцентом, округляя гласные, что звучало бы очаровательно, если бы его тон был не таким кислым. Он провел рукавом по лбу, в то время как она была на полпути от двери и остановилась.

— Я ищу тебя уже несколько часов, — сухо произнесла она, но это не произвело впечатления на Уилла.

На него ничего не производило впечатления, когда он был в таком настроении, а он был в таком настроении почти всегда.

— Ты помнишь, о чем я говорила тебе вчера? О том, что мы сегодня встречаем новичка?

— А, вспомнил. — Уилл метнул нож. Тот не попал в центр мишени, что усилило угрюмость Уилла. — Меня это просто не волнует.

Мальчик, стоящий за Шарлоттой, издал сдавленный звук. Можно было подумать, что это усмешка, но разве смог бы он усмехаться?

Ее предупреждали, что мальчик, прибывающий из Шанхая нездоров, но увидев его, она все же была поражена его бледнотой, покачиваниям, подобным тростнику на ветру; темным волосам с прожилками седины, как будто бы тот был восьмидесятилетним старцем, а не двенадцатилетним мальчиком. У него были странно красивые большие блестящие черные глаза, чрезмерные для такого худого лица.

— Уилл, тебе следовало бы быть повежливее, — произнесла она, пропуская мальчика, стоящего позади нее, в комнату.

— Не обращай внимания на Уилла; он просто капризный. Уилл Херондейл позволь мне представить тебя Джеймсу Карстаирсу из Шанхайского Института.—

— Джем, — произнёс мальчик. — Все зовут меня Джем.

Он сделал еще один шаг вперед в комнату, его пристальный взгляд с доброжелательным любопытством был направлен на Уилла. Он говорил без малейшего акцента, к удивлению Шарлотты, но ведь все таки его отец был — и остается — британцем.

— Ты тоже можешь .

— Ну, если все тебя так называют, вряд ли это особое одолжение для меня? — Тон Уилла был кислым; для своего возраста он умел быть удивительно отталкивающим.

— Надеюсь ты понимаешь, Джеймс Карстаирс, что не лезть ко мне — лучшее, что ты можешь сделать для нас обоих.