Draco Veritas

— Потому что у него все по-другому, он влюблен, — начала она и прикусила язык. — Да ведь и ты тоже, правда?

Драко промолчал, с отчаянной яростью исследуя свои ладони, словно с трудом удерживая себя от того, чтобы стукнуть ее.

— Блез, — продолжила она. — Как ты можешь?… Она просто кошмарное создание. Драко по-прежнему смотрел в сторону. — Или не в нее? — шепнула Джинни. — Ну, конечно же, не в нее… — Она чувствовала, что без ножа себя режет. — Ты…

— Я не желаю говорить об этом, — отрывисто и резко перебил ее Драко. Его лицо снова стало непроницаемым. Он ведь захотел ее. Она не дурочка и не слепая, она знала, что он её захотел — однако он все равно оттолкнул ее от себя, да еще сделал это так спокойно… — Это бессмысленно.

Джинни присмотрелась к нему, и в ее голове неожиданно зазвучал голос Гермионы. Она сказала это много месяцев назад, когда Джинни призналась, что что-то чувствует к Драко, и пожаловалась на то, что он не отвечает ей взаимностью. Так что же сказала тогда Гермиона? «Это значит, что ты нравишься ему настолько, что он не хочет, чтобы ты строила в отношении него несбыточных планов. Ты должна это понять. Он не станет лгать, особенно о чувствах. Он болезненно честен». В конце концов, Джинни поняла, почему Гермиона охарактеризовала его именно так. Ей всегда казалось, что она чувствует всю боль, которую только может, огорчая Драко. Похоже, нет.

— Отсутствие смысла позволяет вложить туда любой смысл… — тихо сказала она.

— Нет, — твердо повторил он. — Нет, — он снова отвернулся к саду, залитому лунным светом, ярким, как кровь единорога. — Если мы не остановимся, ты меня возненавидишь.

— Я бы не смогла возненавидеть тебя, Драко.

— Ну, конечно же, смогла бы, — его голос был наполнен утомленной уверенностью. — И возненавидела бы. Ведь ты такая же, как я: секунды радости или половинка желаемого не приносят тебе счастья, мы бы начали бороться за него — ты и я — но все закончилось бы тем, что мы стали бы бороться друг с другом. Когда речь идет о ком-то вроде нас, на то, что идет неправильно, не машется рукой. Мы  бы буквально порвали друг друга на части, чтобы добиться своего. Мы не можем просто взять и забыть.

В повисшей тишине Джинни изо всех сил старалась взять себя в руки и не разрыдаться. Наконец она почувствовала, что может говорить.

— Ты не прав.

— Не прав? И в чем же?

— Я могу забыть про тебя. И забуду. Прямо сейчас.

Он поднял к ней глаза, пытаясь противостоять этой брошенной ему фразе, но, видимо, у него внутри что-то надломилось, и в глазах сверкнула давняя вызывающая злоба.

— Что ж — попробуй.

Она молча повернулась и пошла прочь, чувствуя, то он провожает ее взглядом.

* * *

Гермиона не чувствовала времени — они все целовались и целовались, словно пытаясь построить мост, соединяющий их с теми давними неделями и месяцами, слиться в одно целое.

Когда она поцеловала его, Гарри сперва окаменел, ей на мгновение даже показалось — и она обмерла от страха от этого ощущения — что он сейчас оттолкнет ее, но руки его притянули ее за талию, он поднял ее, понес, распихивая пустые коробки, и вжал в стену «Трех метел» с такой силой, что камни впились ей в спину. И поцеловал ее так, словно от этого сейчас зависела их жизнь. Это взрыв неудержимой страсти сначала ошеломил ее, а потом зажег в ней ответный огонь, опаляющий ее нервы и испепеляющий последние остатки разума.

Нет, они, конечно, целовались раньше — нежно, мягко, иногда страстно — но ничего подобного тому, что происходило сейчас, между ними не было. В том, с какой силой он стиснул ее руки, была беззащитность и смятение отчаяния (наутро на каждом запястье распустились фиолетовыми цветами синяки), словно эта их встреча могла стать последней.

У нее было ощущение, словно она скользит по какому-то бесконечному склону. Она вспомнила, как впервые поцеловала его, ощутив, что произошло какое-то удивительное чудо. А потом она изучала эту знакомую страну на ощупь: его рот, легкую шершавость его кожи, его вкус…

Никогда, никогда не было ничего подобного: они стукались зубами, толкались языками, поцелуи казались укусами, она отчаянно теребила застежку его плаща, ее собственный уже давно валялся на земле, и Гарри отпихнул одежду в сторону, прижимая Гермиону к стене уже всем телом — руки были слишком заняты застежками и пуговицами. Ее собственные руки метнулись к его свитеру, она рванула его вверх и сдернула с головы так, что у Гарри слетели очки — она ткнула их на ближайшую пустую коробку. Под свитером на Гарри оказалась лишь рубашка…