Испить чашу до дна

— Виктор подозревает в убийстве Леры жену ее любовника Андрея. А почему это не могла сделать его собственная любовница? Чтобы разрушить нашу семью? Он мог ей сказать, например, что нас связывает только Лера.

— Я вас понял. Благодарен за откровенность. Мы не будем без необходимости использовать факты вашей частной жизни. Пока все между нами. Вот моя визитка. Если что, звоните, пожалуйста.

Сергей вышел из квартиры и перевел дыхание. Эта бледная, нездоровая женщина — явно на нервном пределе. Желание ее мужа сбежать из семьи понять можно… И нельзя. Ведь ясно, что она способна натворить чего-нибудь. Значит, Розовская, Ольга Ветрова, тот, кто курил на площадке, а это, как известно, Песиков. Мотива пока нет. Но вдруг. Вдруг — это безбрежное понятие. Например, ссора дочери с матерью. С нервной матерью, которая считает, что муж любит дочь больше сына. А она — наоборот, сына любит больше.

Глава 22

Сергей проснулся, как ему показалось, на минуту позже собственного мозга. Который сразу преподнес ему бодрую и свежую, будто после утреннего душа, мысль: «Нет ничего более неточного, чем логика». Так, к чему это и о чем? Он вспомнил, что именно испортило ему настроение на весь вечер. Причем настолько, что помешало рыться в Интернете в поисках всякой-разной информации в делах Семеновых — Осиповых. Он сейчас встанет и прослушает записи на диктофоне своих неформальных бесед с соседями Осиповых по подъезду (они, конечно, не знали, что он их записывает). Общее впечатление — тусклое, незаинтересованное отношение к ближнему, но при детальном рассмотрении, может, и получится найти зацепки, нестыковки, подозрительные места хотя бы по интонациям. Скажем, у этого Песикова, хамоватого на самом деле типа, вспоминать о котором с утра неохота. А пассаж с логикой возник на почве диалога с Софьей Розовской. Дамочка производит неизгладимое впечатление. Глаза у нее действительно зеленые, что значит: Земцов — не дальтоник. И это открытие.

Она сидела напротив Сергея в каком-то струящемся, поблескивающем, то ли домашнем, то ли вечернем одеянии, курила сигарету в длинном мундштуке и не столько улыбалась, сколько кривила в высокомерной усмешке красивые губы. Ей это очень шло. Глаза то вспыхивали, то гасли, как изумруды. Трудно было понять, она кокетничает, издевается или просто убивает время, но в любом случае эта дама из тех, кто умеет получать удовольствие от любого занятия.

— Я давно хотела узнать, как менты, прошу прощения — полицейские — находят преступников в тех случаях, когда те убивают или грабят не у них под носом. Я, конечно, читаю криминальную хронику, статьи, даже иногда детективы, всю эту хрень, прошу прощения, я хотела сказать — беллетристику, и знаю старый припев про мотив. То есть вы сейчас нарисуете мотив и схватите того, кто в этот мотив впишется, да? У вас больше ничего нет? Волосков всяких, отпечатков, свидетелей и всего прочего?

— Ну почему, — задумчиво ответил Сергей. Инициатива в этой беседе явно принадлежала не ему. — Есть и волоски, и отпечатки, просто все это требуется к кому-то приложить, как вы сами, вероятно, понимаете после прочтения того, что определили одним красивым словом.

— И вы прикладывали это к жене любовника Леры?

— А что вам известно об этой истории?

— Мне всегда известно почти все в доме. У меня свободный график, и я — созерцатель.

— Анна Осипова сказала, что вы давали Валерии уроки английского.

— Да? Она вам обо мне говорила? А о том, что я спала с ее мужем, тоже сообщила?

— Сообщила. Как вы догадались?

— Это было не трудно, — рассмеялась Розовская. — Она — психопатка.

— Что — ей не нравились ваши отношения с ее мужем? — Сергей почти радостно посмотрел ей в глаза. Со стороны это выглядело красиво: голубой луч встретился с зеленым.

— Не исключаю, что как раз нравились, — охотно ответила Розовская. — Понимаете, это такой тип мученицы. Ей нравится быть больной, обиженной, обойденной. Ей хочется, чтобы кто-то обижал ее детей и у нее был бы повод чувствовать себя еще более несчастной.

— Немного цинично. Ее дочь не просто обидели.

— Не уверена, что для нее это большая трагедия. Только не надо: «как вы можете, это мать!» Вот могу — и все. А ханжество и лицемерие не терплю. Анна теперь ходит в черном, еще более зеленая, чем всегда, но она не любила Валерию. Это видно было по всему. Виктор — другое дело. Он на самом деле страдает. У него свой таракан. Вы случайно не арестовали женщину, которую он подозревает в убийстве Леры?