Золото бунта, или Вниз по реке теснин

— Хорош! — закричал Осташа, вставая. — И так подымем!..

В каморе было совсем светло: потолок расчертили огненные линии — прогоревшие швы между половиц. Осташа и Федька навалились на бревно плечами, выдавливая его наверх. Комель пополз по склону ямы, осыпая землю. Бревно было тяжеленным, как дохлая корова. Заскрипел, затрещал гвоздь — и вывернулся из косяка. Бревно верхним концом кануло вниз и бухнуло в стену.

— Разворачиваем! — крикнул Осташа, хватаясь за комель. — Берись за тот край!..

Он едва не свихнул ногу, оступившись в яму, но выправился. Федька подхватил стесанный конец бревна и начал заносить его по направлению к окну.

— На плечи-и… раз! — охнул Осташа.

Они дружно взгромоздили бревно на плечи, потом подняли на руки и попятились для разгона.

— Цель в скобу! — командовал Осташа.

— Да сам понимаю!.. — огрызнулся Федька.

С бревном над головами они ринулись к окошку. Стесанный конец ударил в край проема. Осташа с Федькой полетели на пол, едва успели выкатиться из-под упавшего бревна.

— Убью черта косого!.. — заорал Осташа.

Они снова взгромоздили бревно, отступили и бросились вперед. Теперь бревно точно вошло в проем: скобы вышибло так, что их и не почуялось. Бревно застряло в окне. Осташа с Федькой выволокли его обратно и бросили. Сквозь огненные щели в потолке уже сыпалась раскаленная пыль.

Осташа присел, сзади обнял Федьку под коленки и поднял. Федька нырнул в проем, вывалился в снег, тотчас развернулся и всунул в окошко руки. Осташа ухватился за них, и Федька потащил его наверх. Он выдернул Осташу наружу, как пробку из бутылки. И в тот же миг все окошко ярко осветилось: это потолок разверзся, и пожар упал в осляную, как медведь в ловчую яму.

— Успели, успели, браток!.. — ликующе завопил Федька, обнимая Осташу.

Они стояли в ярко освещенном проулке между конторой и дровяником. Контора горела вся: из высоких окон торчали задранные лисьи хвосты пламени, огненный гребень колыхался вместо крыши. У дровяника тоже горела крыша, крытая дранкой, но в сравнении с огромным петухом пожара конторы пожар дровяника выглядел всего лишь цыпленком. В проулке было по-летнему знойно: щедрый, просторный пал еще казался добрым. Рыжий снег словно трепетал в отсветах как живой, шевелился и таял на глазах, взблескивая каплями воды. Контора гудела, точно печь с хорошей тягой. Из окон трещало, будто огонь там ломал балки пополам об колено. За гулом и пальбой еле слышался бряк тревожного колокола и крики сбегавшегося на пожар народа. Но сюда, между конторой и дровяником, никто не совался: здесь гасить огонь было бесполезно. Да и вообще, бесполезно было тушить домину — все равно не получится. Народ мог только бросать обратно в костер головни да уголья, разлетавшиеся вокруг как от взрыва, чтобы пламя не перекинулось на другие дома.

— Теперь нам удирать надо из Илима! — прокричал Осташе в ухо Федька. — Не то скажут, что это мы сторожа убили и контору подожгли!..

Осташа кивнул и махнул рукой в сторону забора, перегородившего проулок: туда! В другую сторону бежать нельзя — выскочишь сразу на толпу, и повяжут как поджигателей.

Они перемахнули забор и оказались в подворье Сысолятина. Вокруг было видно только то, что находилось в свете пожара; все остальное было в непроглядной тьме. Сысолятинские хоромы углом, скатом крыши и крыльцом торчали из темноты, будто покосившаяся, полузатопленная барка из воды. Перед крыльцом с баграми в руках стояли Сысолятин и четверо парнишек разного возраста — сысолятинские сыновья.

Купец молча смотрел, как Осташа и Федька выбираются из сугроба, как подходят ближе.

— Это не мы контору подожгли, — останавливаясь перед Сысолятиным, просто сказал Федька. — Это Яшка Фармазон. Бог свидетель. А мы еле ноги унесли.

Сысолятин не отвечал, переводя взгляд с Федьки на Осташу.

— Мы по домам пойдем, — вздохнув, признался Федька. — Дай рубль. Нам в дороге жрать надо и зипуны купить — наши-то сгорели…

Сысолятин покрепче сжал багор, облизал губы.

— Не скупись, помилуй, — снова попросил Федька.

— Проходи давай мимо… — сипло сказал Сысолятин.

— Я отдам рубль-то, — подал голос Осташа. — Или из заработка у меня вычтешь… Помнишь меня-то? Я Переход, сплавщик твой.

Сысолятин тряхнул багром, словно перекинул на сторону сноп.

— Нет у меня такого сплавщика… — просипел он. — Не знаю такого… Знаю только Осташку Петрова, беглого вора. Уходи прочь, или в брюхо багор всажу.