Тысяча сияющих солнц

Девочка сжала кулачок и сунула себе в рот, улыбаясь Мариам и пуская пузыри.

— Ты только посмотри на себя. Вот ведь вырядилась, чисто мальчишка. Да как укуталась-то, в такую-то жару. Попробуй тут усни.

Мариам развернула одеяльце и, к своему ужасу, обнаружила под ним второе. Его она тоже развернула, щелкнув при этом языком. Ребенок с облегчением захихикал и замахал ручонками, точно птица крыльями.

— Так лучше?

Мариам уже выпрямлялась, когда девочка крепко ухватила ее за мизинец своими теплыми влажными пальчиками.

— Гу, — объявила кроха.

— Хорошо, хорошо, только отпусти. Бас.

Девочка брыкнула ножками и, когда Мариам высвободила палец, опять впилась в свой кулачок, улыбаясь и гукая.

— Что это ты такая довольная? А? Ну, чему ты улыбаешься? Не такая уж ты умная, как я погляжу. Отец у тебя грубиян, а мамочка — дура. Если бы ты это знала, не улыбалась бы так. Ни в коем случае. Спи давай. Засыпай.

Мариам поднялась на ноги и сделала несколько шагов. Ребенок хныкнул раз, потом другой.

Сейчас расплачется, испугалась Мариам.

— Ну, что тебе? Что ты от меня хочешь?

Девочка беззубо улыбнулась.

Мариам со вздохом села и предоставила свой палец в полное распоряжение младенцу. Ребенок пришел в восторг, засмеялся, задрыгал ногами. Мариам смотрела и смотрела на девочку, пока та не угомонилась.

И вот наконец Азиза сладко спит.

Во дворе бодро запели пересмешники. Когда певуны улетели (за окном в предрассветных сумерках мелькнули их крылья), Мариам, как ни хотелось ей пить, долго еще не поднималась с пола.

Ведь Азиза и во сне так и не выпустила ее палец.

8

Лейла

Больше всего на свете Лейла любила лежать рядом с Азизой, смотреть, как зрачки у девочки то расширяются, то сужаются, водить пальцем по нежной, гладкой коже, по ямочкам на руках, по складочкам на локотках. Порой она клала дочку себе на грудь и шепотом рассказывала про Тарика — ее настоящего отца, с которым ей не суждено встретиться, про то, как быстро он отгадывал загадки, как проказничал, как легко было его рассмешить.

— У него были очень красивые ресницы, совсем как у тебя. Такой же подбородок, нос, такой же круглый лоб. Твой отец был красавец, Азиза. Ты вся в него.

Только Лейла никогда не называла его по имени. Из осторожности.

А Рашид... Если и посмотрит на девочку, то каким-то странным взглядом. Как-то скоблил мозоли на ногах и небрежно так бросил:

— Так что там такое было между вами?

Лейла непонимающе взглянула на него.

— Между Лейли и Меджнуном. Между тобой и этим калекой, якленга. Какие между вами были отношения?

— Он был мне друг. — Вертя в руках бутылочку, Лейла старалась говорить ровно. — Ты сам знаешь.

— Да что я знаю? — Рашид стряхнул струпья со ступни, почесался и повалился на кровать. Пружины застонали. — А вы занимались тем, что выходило за рамки... пусть даже как друзья.

— За рамки?

Рашид беспечно улыбнулся, взгляд ледяной, цепкий.

— Ну-ка, ну-ка. Целовались вы с ним? А может, он тебя хватал за неподобающие места?

Лейла возмущенно пошевелилась. Сердце у нее колотилось.

— Он был мне как брат...

— Так друг или брат?

— Как друг и как брат.

— Да неужто? А ведь братья и сестры — народ любопытный. Братец возьмет да и покажет сестричке свой хер, а она...

— От твоих гадостей меня тошнит.

— Так-таки ничего и не было?

— Не хочу больше об этом говорить.

Рашид повертел головой, пожевал губами.

— Люди про вас всякое шептали, я-то помню. На пустом месте, значит? Дым без огня?

Лейла заставила себя взглянуть на мужа.

На нее уставились немигающие глаза. Стараясь сохранить невозмутимость, Лейла так сжала бутылочку, что побелели костяшки пальцев.

Интересно, как бы он себя повел, если бы узнал, что жена его обкрадывает? После рождения Азизы каждую неделю Лейла заглядывала в кошелек Рашида, когда тот спал или выходил по нужде во двор, и вытаскивала одну бумажку. Когда наличности было немного, она ограничивалась пятью афгани или вообще ничего не брала, а когда кошелек был туго набит, позволяла себе взять десятку или двадцатку (иногда даже две двадцатки). Деньги она прятала в потайной карман в подкладке своего зимнего пальто. Следующей весной (и уж никак не позже лета) Лейла собиралась пуститься в бега. Вот накопит тысячу афгани (а пусть и побольше) — пятисот должно хватить на автобус до Пешавара. Еще, когда подойдет срок, можно продать обручальное кольцо и драгоценности, которые Рашид подарил, пока она была в его глазах «царицей».