Спасите наши души

– С колбасой, пожалуйста, – вежливо ответила Таня. – Я только руки помою.

Через двадцать минут они пили кофе, жевали бутерброды, Ирма в общих чертах изложила самые вопиющие эпизоды своей общественной деятельности и борьбы с вездесущими врагами.

– Ну а ты с кем живешь? Почему подрабатываешь уборкой? – спросила она у Тани.

– С родителями. Ну, это только слово – родители. Они ж как напьются, превращаются в зверей диких. Я из дома все ножи выбросила, честное слово. Просто страшно: убить могут.

– Да ты что? И давно они у тебя так нажираются?

– Всю жизнь. Я, когда была маленькая, по соседям ходила, хлеба просила поесть. А теперь… Видите, как я одета, сколько во мне весу… А вы спрашиваете, почему подрабатываю. Да я отдыхаю у людей нормальных, вот как вы, например. Такая добрая, внимательная.

– Боже, какой ужас. Девочка, что ж ты раньше не сказала? Я тебе эти бутербродики несчастные даю… А у меня есть и борщ хороший, и жаркое, и салаты всякие. Чего ты хочешь?

– Ну, я бы немножко поела. Борщ, например. Жаркое домашнее просто в жизни никогда не пробовала. Ну, и салат. Капельку.

Ирма стала деятельно метать обед на стол, не заметив, что на пороге нарисовался ее племянник Никита и удивленно за ней наблюдает.

– Тетка, – окликнул он ее наконец. – Че это ты с утра обед расставляешь? Это кому? Я бы тоже поел. Я вроде ехал на первую пару, но вспомнил, что конспекты забыл… Подумал, а не полежать ли мне у тети Ирмы на подушках.

– Подожди, Никит, – отмахнулась Ирма. – Представляешь, у Тани родители – алкоголики и хулиганы. В общем, садисты. Они ее с детства голодом морят… Ой, чего это я. Садись, конечно. Сейчас достану еще тарелки.

– Да ладно. Я потом. Раз тут у вас такие дела. Садисты. Я пока посплю. Но вы все-таки имейте в виду, что я проснусь и захочу есть. Первое, второе и третье.

Ирма с удивлением отмечала, как быстро исчезает содержимое поставленных перед Таней тарелок.

– Да, видно, что ты наголодалась. Я тебе еще пирожков с собой дам. И при этом ты вместо денег просишь старый компьютер. Тебе так интересно, да?

– Больше, чем интересно. Я ухожу от этой страшной жизни. Ищу фотографии красивых, счастливых, богатых людей, радуюсь за них, читаю всякие добрые сайты. И мне самой становится легче.

– Да? Добрая ты девочка. Конечно, Никита отвезет тебе компьютер. И денег я тебе дам.

Ирма подняла руку, чтобы нежно пригладить негустые светлые волосы девушки, приласкать ее по-матерински, но почему-то передумала.

Глава 6

Марина Пронькина не хотела, чтобы ее дочь сидела в тюрьме. Она не хотела, чтобы ее судили, не хотела во-зить передачи в женскую колонию. Она избегала смотреть людям в глаза. Она считала себя правильным человеком и, разумеется, ни в какой ситуации не пожелала бы родной дочери чего-то еще более страшного, чем то, что случилось. Но она не могла избавиться от мучительного, постоянного, сумасшедшего желания – вернуть к исходной точке свою жизнь. Марина вышла замуж не столько по любви, сколько потому, что было пора выходить замуж. Выбора большого не было. Впрочем, маленького тоже. Когда за ней начал ухаживать ее будущий муж, она долго не верила, что это серьезно, но он сделал предложение. То есть до того момента все шло правильно. И потом он оказался неплохим человеком, его уважали на работе, любили друзья… О том, что омрачало их отношения, возможно, и не знал никто. А это значит, что все нормально, они могли бы вместе прожить до глубокой старости, до полного покоя. Когда-то он перестал бы ей изменять и выпивать. То есть с замужеством ошибки не было. Ошибка была другая, страшная… Марина вспомнила себя беременной. Она не просто постоянно испытывала дискомфорт, ее мучило чувство отвращения, брезгливости к собственному телу. Живот, распухшие ноги, рвота по утрам. Она уговаривала себя, что через это нужно пройти, чтобы иметь полноценную семью, смысл в жизни. Но теперь совершенно ясно, что все в ней противилось этому смыслу. Если честно, ей было по-настоящему хорошо в жизни, только когда она оставалась одна. Может, ей даже повезло с мужем: ему было хорошо в других местах. Ее желание обходить супружескую постель стороной, а вскоре и просто перебраться в отдельную комнату он принял без протеста.

С дочерью все было иначе. Марина очень старалась быть такой же любящей матерью, как все ее знакомые. Но она совершенно не понимала молодых мамаш, с которыми вместе приходила в детскую консультацию. Что за фанатизм, неадекватность какая-то: восторгаться тем, как ребенок пукнул, целовать в обкаканную попу, таять от счастья, когда тебя обслюнявливают. Марина пунктуально выполняла все предписания врача, соблюдала режим, готовила то, что нужно. Но она все время терпела и ждала, когда этот сложный период пройдет, девочка подрастет, их отношения станут какими-то осознанными, что ли. Но проходил один сложный период, наступал другой, еще более сложный. Каким ужасом для нее стало то, что Маша начала заниматься онанизмом. Марина тут же повела ее по врачам, позвонила разным опытным людям. Однажды даже попробовала по совету всезнающей соседки связывать дочке руки на ночь бинтами. Так та разгрызла эти бинты! Смотрела на мать с угрюмой злобой… Марина оставила ее в покое до следующего периода. Тогда она, вернувшись с работы, застала дочь в постели с соседом. Тупым, опустившимся животным, он нигде не работал, сидел на шее у жены. Это было настолько омерзительное зрелище, что, когда сосед ушел, натянув свои вечные треники, Марине хотелось разбить о стенку голову этой похотливой дебилки… Наверное, именно тогда она поняла, что никогда не сможет полюбить собственного ребенка.