Город стекла

– Я вампир. Мы не мерзнем.

– О… – разочарованно ответил Инквизитор.

– Спасибо за звезды Давида и печати Соломона, – сухо добавил Саймон. – Приятно, что вы учли мое вероисповедание.

– Ах ну да, ну да, конечно же! – просиял Элдертри. – Не правда ли, резьба удалась на славу? Она прекрасна, очаровательна и совершенно надежна. Думаю, стоит тебе прикоснуться к двери, и у тебя с руки кожа сойдет! – Инквизитор рассмеялся, довольный задумкой. – Как бы там ни было, не мог бы ты слегка отойти? Сделай милость. Ты меня очень обяжешь, право слово.

Саймон отступил на шаг.

Вроде бы ничего не произошло, но глаза Инквизитора в колечках пухлых век расширились.

– Ясно, – выдохнул Элдертри.

– Что ясно?

– Посмотри, где стоишь, юный Саймон. Оглянись.

В комнате ничего не изменилось, и до Саймона не сразу дошел смысл затеи Элдертри: отступив, он попал в столбик солнечного света, проникающий через окошко высоко в стене.

Инквизитор чуть ли не извивался от удовольствия.

– Ты стоишь под прямыми солнечными лучами, и с тобой ничего дурного не происходит. Рассказ о твоих способностях я чуть было не счел ложью, но вот убеждаюсь в них воочию.

Саймон молчал. Что говорить в такой ситуации?

– Естественно, я должен спросить тебя, – продолжил Элдертри, – знаешь ли ты, откуда у тебя такие способности?

– Может, я просто самый симпатичный из вампиров? – пошутил Саймон и моментально пожалел. Глаза Элдертри сузились, и на виске вдруг запульсировала маленькая жилка. Понятно, шутки Элдертри любит, только если шутит сам.

– Очень, очень забавно, – произнес Инквизитор. – Теперь скажи: восстав из могилы, ты уже обладал даром светолюба?

– Нет, – осторожно ответил Саймон. – Поначалу солнце жгло меня. Даже крохотный лучик обугливал кожу.

– Понимаю, понимаю, – живо закивал головой Элдертри, словно подтверждая естественный порядок вещей. – Когда ты впервые обнаружил, что можешь безболезненно выходить на солнечный свет?

– Утром после большого сражения на корабле Валентина…

– Где он держал тебя узником, намереваясь использовать твою кровь в ритуале обращения Меча?

– Похоже, вы сами все знаете. Я вам не нужен.

– О, нет-нет, ну что ты! – вскинул руки Элдертри. Его маленькие ладошки совсем не подходили пухлым рукам. – Ты стольким можешь помочь, мой мальчик! Например, я никак не отделаюсь от мысли, что на корабле случилось нечто, изменившее тебя. Ты сам как думаешь?

Саймон уже хотел сказать, что пил кровь Джейса – назло Инквизитору, – и опомнился. Кровь Джейса! Может, она изменила вампирские качества Саймона? Возможно ли такое? Даже если так, имеет ли право Саймон рассказывать о поступке Джейса? Одно дело прикрывать Клэри, и совсем другое – прикрывать Джейса. Ему-то Саймон ничем не обязан.

Хотя как посмотреть. Дав Саймону выпить своей крови, Джейс уберег вампира от гибели. Поступил бы так иной нефилим? И что меняет, если Саймон пил кровь Охотника исключительно ради Клэри? Он говорил за себя, извиняясь перед Джейсом: дескать, чуть не убил его. (Джейс ответил: мол, чуть сам этого не позволил.) В правилах ничего не сказано, какая кара ждет Джейса, если Конклав прознает о его «подвиге».

– Я не помню, что было на корабле, – произнес наконец Саймон. – Валентин накачал меня наркотиками.

– Прискорбно слышать. – Лицом Инквизитора поникло. – Прискорбно, очень.

– Мне тоже очень жаль, – соврал Саймон.

– Значит, ты ничегошеньки не помнишь? Ни одной красочной детали?

– Помню только, как Валентин напал на меня, и я потерял сознание. Потом… я очнулся в пикапе у Люка. Он увозил нас домой. Все, больше ничего.

– Ай-ай-ай, – пробормотал инквизитор, заворачиваясь в мантию. – Смотрю, Лайтвуды прониклись симпатией к тебе, тогда как прочие члены Конклава их… не понимают. Валентин пленил тебя, а ты вышел из этого противостояния, обретя новую, невиданную силу, и теперь еще пробился в самое сердце Идриса. Понимаешь, как все это выглядит со стороны?

Если бы сердце Саймона жило, оно заколотилось бы с сумасшедшей скоростью.

– Намекаете, что я шпион Валентина?

– Боже мой, юноша, как ты такое можешь думать! Я доверяю тебе, доверяю всецело! Но вот Конклав… О, Конклав известен подозрительностью. Мы так надеялись на твою помощь. Видишь ли – хоть я и не имею права рассказывать об этом, однако доверяю тебе и вижу, что могу поступиться правилом, – Конклаву угрожает страшнейшая беда.