32  

— А как же, — без удивления согласилась тетя Фаина. — Любой дом влияет, дело известное. А этот очень хорошо влияет, правильный дом, с умом люди строили, с душой. И на меня он влияет, я тут кайфую. И ребятишки тоже кайфуют. И кто ни придет — прямо сразу и радуется… И успокаивается, и душой мягчает… И прямо так все и говорят: хорошо, мол, в доме, так бы и жил, так бы и жил… — Тетя Фаина помолчала, о чем-то подумала с озабоченным лицом и неожиданно добавила: — А вообще ты насчет дома сильно-то не заморачивайся. Дом как дом. А то возьмешь в голову глупость какую-нибудь, начнешь про энергетику всякую думать… Я, Аська, суеверий не люблю. Подумаешь — дом! Стены да крыша. Чего это они действуют? Ничего они не действуют, просто молча стоят, спасибо, что не падают… Аська, а что тебя колдуньей зовут — так это по глупости. Ты, случайно, сама-то не поверила? Смотри у меня!

Тетя Фаина была человеком редкой трезвости ума. Во всякую мистику, астрологию и прочую хиромантию не верила категорически. Тех, кто верил, — жалела, как больных. Тех, кто проповедовал, — презирала, как мошенников, наживающихся на чужой болезни. Бдительно стояла на страже душевного здоровья родных и близких. Поскольку родными и близкими тетя Фаина считала практически все население земного шара — со стороны Пушкина, Гейне, Чингисхана и прочих возможных родственников, — то стоять на страже было затруднительно, что тетю Фаину чрезвычайно огорчало. Будь ее воля, она бы уж разобралась по-своему со всеми экстрасенсами… Она бы этих магов посадила на недельку в сарай, на хлеб и воду, подержала бы их без вина, без табака и без таблеток от похмелья… Маг, говоришь? Так вот превращай соломенную подстилку в импортный диван, воду — в шампанское, хлеб — в торт «Наполеон», а козьи орешки — в лекарство от ста двадцати восьми болезней. Никак? Может, тебе просто недельки мало? Сиди дальше, мне для тебя ни соломы, ни воды, ни козьих орешков не жалко, маженька дорогой. Осознал? Ну так и магуй отсюда бегом прямо на телевидение, повинись в прямом эфире перед обманутым народом, раздай награбленное, сдайся прокурору и больше никогда намеренно не доводи людей до сумасшествия, за это статья полагается.

Тетя Фаина очень огорчалась, что не может хоть одного мага отловить и перевоспитать до публичного покаяния. Зато с любыми проявлениями их вредоносной деятельности вела ожесточенную борьбу на всех фронтах. Смеялась над приметами, учила детей всяким фокусам с воспламенением от взгляда, исчезновением предметов и двиганьем стальной скрепки «силой мысли», с особым удовольствием рассказывала, из чего и как сделали привидение, летучего вурдалака или скорпиона величиной с трактир в каком-нибудь мистическом триллере, и ругала сказочных волшебниц и фей за то, что те мыслили узко, без размаха и фантазии. Подумаешь, платье для Золушки! И то — только до полуночи… А чтобы свое волшебство направить на излечение мачехи и ее дочек от эгоизма, злобы и глупости — это что, в голову фее не пришло? Любому нормальному человеку пришло бы, а феям волшебным не пришло! Да просто слабо им настоящие чудеса творить. Так, на глупости только и способны были.

Дети очень любили разговаривать с тетей Фаиной — не только о вреде суеверий, вообще на всякие темы. Судя по всему, и сейчас они о чем-то разговаривают. О, борьба добра и зла! Круто.

— Что это еще за дьявол? — насмешливо говорила тетя Фаина. — Никаких дьяволов не бывает. Ни с рогами, ни безрогих — никаких. Глупые выдумки. Это люди так собственное зло назвали, чтобы было на кого свою вину свалить. Гадость какую сделал: я, мол, не виноват, бес попутал. Замысливает что-нибудь против людей, а сам в уме держит: это не я, это меня черти раздирают. Не хочет себя в человеческом образе держать, удобней ему скотом жить: это в меня дьявол вселился… Черти-дьяволы во всем виноваты, а он ни в чем не виноват. А что сам в себе зло растит — так кто ж в этом признается?

Что-то тихо спросила Наташа, Ася смысла вопроса не уловила, услышала только слово «вселился».

— А понимать надо! — серьезно ответила тетя Фаина. — Всегда думать надо: что это — добро или зло? Как только подумал что-нибудь плохое — считай, это зло в тебя вселилось. Это еще не беда, это со всяким может случиться. Но кто-то с плохими мыслями борется, прогоняет их, понимает, что поддаваться им нельзя, — вот так зло в себе и побеждает. И никто в него не вселяется. А кто-то с плохими мыслями не борется. Наоборот — думает все хуже и хуже, а потом уже и делает что-нибудь плохое, а потом уже решает: ну и ничего, и еще хуже можно делать… Вот так зло в нем и растет. Бывает, так разрастается, что уже ничего человеческого не остается, одно только злое зло. И все, и погиб человек, скормил себя злу.

  32  
×
×