Домработница царя Давида

— Мои знакомые в больнице не лежат, они там работают.

Смех в трубке стал громче.

Ну, вот что в этом смешного? Аня вздохнула и ещё уточнила:

— Саженцы они выращивают не на работе, а дома… То есть на своём участке. У них очень большой сад вокруг дома, а дом — рядом с больницей, очень удобно…

Дама Маргарита отсмеялась и деловито спросила:

— Обед-то завтра успеешь приготовить? Или тебе не до того, тебе вишни сажать нужно?

— Кто же деревья среди лета сажает? — удивилась Аня. — Их надо весной или осенью сажать, а то не примутся. До осени ещё далеко, так что я ещё сто обедов успею приготовить. А торт уже сделала, в холодильнике стоит. Маргарита Владимировна, я спросить забыла: у вас ни у кого аллергии нет? Я хотела торт тёртыми орехами посыпать, но засомневалась…

— Давид! — крикнула дама Маргарита. — У тебя на что-нибудь аллергия есть?

— На тебя!

Опять тот же низкий хриплый голос, и опять тот же акцент: «На тиба!» Неужели царь Давид всегда такой грубый и сердитый? У Ани и с нормальными-то людьми то и дело возникают проблемы межличностного общения, а тут вон какой… самодержавный. Наверное, у всех царей рано или поздно портится характер. Не зря же говорят, что власть развращает. И вот почему они не помнят, что все цари рано или поздно могут быть свергнуты революционными массами?

— Ладно, пока, — прервал её печальные размышления голос дамы Маргариты. — Никакой аллергии ни у кого нет, посыпай свой торт чем хочешь. Жди завтра примерно к двум.

Аня положила трубку, а потом вспомнила, что номер своего нового подержанного мобильника она даме Маргарите так и не сообщила. Перезвонить сейчас, что ли? Но сейчас у них там что-то не так. Царь Давид сердится, и дама Маргарита, похоже, под конец тоже рассердилась… Позвонишь — а там ссора в самом разгаре. И попадёшь под раздачу, как часто говорит Людочка Владимировна. Кто будет держать на работе человека, который звонит по пустякам в самый неподходящий момент?

А вдруг они все здесь ссориться начнут? Приедут — и сразу начнут ссориться, да ещё и при ней… И что тогда делать?

И весь остаток вечера, возясь на кухне, обходя все комнаты в поисках возможного беспорядка, даже вычитывая перед сном новую распечатку, взятую сегодня в типографии, Аня всё время представляла страшную картину: завтра приезжают пять человек, и прямо с порога начинают орать друг на друга или на неё. Она ведь даже не знает, что в таких случаях ей полагается делать. Обязательно надо было познакомиться с соседскими домработницами, они-то уж наверняка знают, что надо делать в таких случаях. Если такие случаи вообще бывают у соседей. Может, и не бывают. Такого царя Давида всё-таки больше ни у кого нет…

И утром, проснувшись под приглушённый «буммм» за стеной, Аня сразу начала думать о том же. А ведь ещё и радовалась, что такая хорошая работа попалась! С проживанием! С каждой минутой становилось всё тревожней.

К обеду она напридумывала уже таких страхов, что совершенно всерьёз решила: вот открывается дверь, вваливаются в квартиру пять человек во главе с царём Давидом в инвалидном кресле, все кричат друг на друга, а она твёрдо и спокойно говорит им: «Извините, я увольняюсь. Я не переношу грубости, а меня никто не предупредил, что у вас это в обычае». Вот так примерно. Надо заранее подготовить отчёт о потраченных средствах и положить в конверт с хозяйскими деньгами взятую в долг десятку.

Аня как раз совала в конверт готовый отчёт и десятку, когда в прихожей с сонной и вопросительной интонацией над входной дверью звякнул колокол. Ну вот, приехали. А почему звонят? Не может быть, чтобы ни у кого не было ключей от квартиры. Или это кто-то чужой?

— Кто там? — спросила Аня, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее и солиднее. В дверном глазке видна была только чья-то спина, да и то согнутая в три погибели. Будто визитёр не то ставил на пол, не то подбирал с пола что-то под самой дверью квартиры.

— Открывай, девочка, все свои!

Голос был тот же, уже знакомый, сердитый и с акцентом: «А-а-аткривай, дэвачка!»

Аня распахнула дверь, готовая сказать: «С приездом, добро пожаловать», — но вместо этого спросила:

— Вы кто?

Потому что никаких пяти человек там не было. Там был один человек, правда, в кресле на колёсах, но вряд ли этот человек мог быть царём Давидом. Во-первых, ему никак не могло быть семидесяти лет. От силы — сорок пять… ну, пятьдесят, при условии, что очень хорошо сохранился. Даже седины почти нет, пышная копна чуть вьющихся волос — чёрная, как уголь, только виски белые, и то совсем немного. Во-вторых, Аня ожидала увидеть загипсованную ногу, а никакого гипса не наблюдалось. В-третьих, царь Давид был грозным самодержцем всея семьи, а этот самозванец сверкал белозубой улыбкой под чёрными усами и больше всего был похож на киношного мушкетёра, задача которого, как известно, не страх на врагов нагонять, а пить вино, скакать верхом и петь жизнеутверждающие песни. Надо вызвать охрану.